Буквально в те же дни шли и англо-германские согласования в отношении Турции. 23 февраля 1914 г. банковские нефтяные и железнодорожные магнаты Германии и Англии окончательно согласовали зоны влияния в Кувейте, Персидском заливе, Месопотамии. Россия вошла в состав распорядителей Администрации Оттоманского Публичного Долга и совместно с Германией взялась быть гарантом реформ в Турецкой Армении. Австро-Венгрия и Италия настойчиво требовали концессии в Западной Анатолии, причем вне какого-либо контроля со стороны местных турецких властей.
Осознание близкой катастрофы прозвучало в это время в донесениях посла Турции в Берлине: державы готовятся расчленить Турцию. Талаат-паша трезво сравнивал весной 1914 г. положение своей страны с путешественником, на которого в глухом лесу напали разбойники: он готов отдать им все, лишь бы спасти свою жизнь.
Все было тщетно. Нейтралитет Османской Турции уже никого не устраивал. Тройственный Союз вложил слишком много средств в турецкую армию, чтобы она использовалась для решения только внутриосманских проблем.
Берлину нужен был в данный момент турецкий солдат. Его не волновало отвлеченное призрачное будущее младотурецкого режима. В то же время экономические позиции Антанты были столь сильны в Турции, зоны влияния очерчены столь определенно, что нейтральная Турция была Антанте попросту “неудобна” в качестве союзника: проблема ее раздела выглядела в глазах Европы несколько неприлично и неудобоисполнимо. Антигерманские высказывания Энвер-паши, Талаат-паши, других деятелей Комитета весной 1914 г. не убеждали дипломатов Антанты. Однако они настораживали Берлин и пугали те круги в балканских странах, которые боялись турецкого марш-броска на Балканы.
Оценим последние предвоенные политические маневры младотурецкого правительства в отношении стран Антанты, опираясь на свидетельства турецких политических деятелей тех лет.
Можно считать документом принципиальной важности мартовскую (1914 г.) резолюцию Комитета иттихадистов о том, что в случае общеевропейской войны Османская империя “должна не поддерживать Германию, как рекомендуют некоторые члены Комитета” (заметим, что такая формулировка была предложена никем иным, как Энвер-пашой), а “занять строго нейтральную позицию и не осложнять отношения с Францией и особенно с Россией”.
Комитетом тогда же была принята к сведению официальная позиция османского Генерального штаба, фактически — Энвер-паши: “Мы испытываем настоятельную потребность в мире, в сохранении выдержки и спокойствия”. Нейтралитет Турции признавался политикой вынужденной, продиктованной слабостью армии и флота и рассчитанной, как следует из мемуаров Мухтар-паши, Джемаль-паши и документов военноморского атташе Турции в Петрограде, не более чем на два года. В течение двух лет должны были поступить средства по военным займам из Франции и Германии, а также оружие и пополнение флота, в том числе подводного, артиллерии и вновь создаваемых турецких ВВС из Франции, Англии и Германии, должно было закончиться переформирование всей турецкой армии. Наконец, в Стамбуле предполагали, что двух-трех лет будет достаточно, чтобы разрешить проблему обновления режима Проливов и добиться отмены капитуляций. Полагая, что война начнется во второй половине 1914 г. (до ноября), триумвират считал наиболее выгодной тактикой на 1914 г. сближение с Антантой, не исключая, впрочем, перспективу союза с Германией.
Были и другие мнения. В пользу решительного сближения с Антантой, вплоть до отказа от нейтралитета и от военного союза с Германией выступали те деятели Комитета, которые считали, что Антанта “оплатит турецкий чек” возвращением под власть Стамбула оккупированных Грецией Эгейских островов, реставрацией османского правления в Египте, согласием на отмену капитуляций, а главное — предоставлением твердых гарантий Антанты от того, что Комитет называл вмешательством России во внутренние дела Турции (имелись в виду в первую очередь Проливы и реформы в Турецкой Армении).
После упомянутого выше заседания младотурецкого руководства были предприняты две попытки достигнуть взаимодействия с членами Антанты; В мае 1914 г. — с Россией и в июле, в разгар сараевского кризиса — с Францией. Обе попытки осуществлялись на уровне чрезвычайных посольств, персонально — на самом высоком уровне. В Россию ездил Талаат-паша, известный своим умеренным равноудалением от всех западных держав. Во Францию — франкофил Джемаль-паша. В обоих случаях речь шла о военном двустороннем союзе Османской империи с Россией или с Францией. Оба раза — безрезультатно: и Петербург, и Париж уклонились от обсуждения турецких предложений о союзе, хотя Талаат-паша в России был принят исключительно торжественно, а Джемаль-паша получил во Франции орден Почетного Легиона.
Следует подчеркнуть, что речь шла именно о двусторонних союзных договорах, а не о непосредственном вступлении Турции в Антанту.