Божественный лик Византии

Новые идеи не оставались исключительно «теоретическими доктринами» или «мыслями вслух». В IX в. наполнение статуса Константинопольского патриарха новым содержанием, атака на римские позиции и императорские прерогативы происходят уже в законодательной сфере, чего никогда раньше не случалось. При культе права, царившем в Византии, это показывает серьезность намерений восточной папской партии и уровень лиц, покровительствовавших им, а также слабость политической власти, вынужденно допустившей или проглядевшей такую ситуацию.

В известном правовом сборнике того времени Эпанагоге («Введении») – (870—879 гг.), авторство которого обоснованно приписывают Константинопольскому патриарху св. Фотию, совершенно исчезает столь привычная для древней Церкви теория «пентархии» – «пяти чувств». Вместо священства, которое у св. Юстиниана Великого обозначало совокупность всего духовенства и в первую очередь епископов, возникает личность Константинопольского патриарха. О епископах в Эпанагоге ничего не говорится, и их роль фактически резко понижается в сравнении с прошлыми веками за счет возвышения личности архипастыря «нового Рима»[446]. Его собратья по другим восточным кафедрам упоминаются вскользь, а о Римском епископе не говорится вообще ни слова (!).

Последнее обстоятельство свидетельствует о том, что Эпанагога не лишена, если можно так выразиться, националистических тонов, раздававшихся все чаще и чаще. Ее автор вполне сознательно исключил из привычного и традиционного списка «пентархии» Римского понтифика, ясно давая понять, что политические и религиозные интересы Константинополя ограничиваются лишь землями, находящимися в непосредственном управлении византийского императора. И прав Ф. Дворник, полагавший, что Эпанагоге не достает вселенской перспективы, характерной для более ранних законодательных актов; она предназначалась только для грекоязычной части Империи[447]

.

Но зато внутри этого «греческого мира» «вселенского размаха» было хоть отбавляй. Например, Константинопольский патриарх признается земным олицетворением Спасителя, «всеми своими поступками и словами, – как гласит текст документа, – выражающий истину»[448]. В силу норм этого сборника исключительно Константинопольскому патриарху принадлежало отныне право толкования церковных постановлений и правил Вселенских Соборов. Это право еще больше подчиняло остальных восточных патриархов Константинополю: отныне главному цензору догматичности и каноничности практик остальных Поместных церквей. При таком развитии отношений любое отклонение от какойто универсальной практики, навязываемой из «нового Рима», могло считаться церковным преступлением со всеми очевидными последствиями. Вмешательство же в эту деятельность императора резко ограничивалось

[449].

Верховенство «византийского папы» закрепляется и подчеркивается не единожды. «Константинопольский трон, украшенный царским пребыванием в городе, – говорится в Эпанагоге, – соборными постановлениями признан первенствующим, вследствие чего имеющие возникать споры между другими патриаршими кафедрами должны восходить на его окончательное решение»[450]

. Таким образом, у епископа царствующего города появляется право суда и наблюдения во всей Вселенской Церкви. К правам Константинопольского архипастыря причислено, помимо прочего, полномочие ставить ставропигии в других патриаршествах, чем вновь подчеркивается зависимое положение остальных восточных патриархов[451].

А как же император? С одной стороны, в Эпанагоге, как замечают исследователи, закреплены некоторые традиционные для Восточной Церкви воззрения на императора и его власть: «Царь есть закономерная власть, общее благо всех подданных», «царь есть судья и хранитель того, что заключено в Священном Писании, что было установлено на Вселенских Соборах»[452].

Но вместе с тем уже в седьмой главе без всяких оговорок положение патриарха практически приравнивается к императорскому. Таким образом, Эпанагога выдвинула рядом с царем другую власть – власть духовную, по своему значению не только не уступавшую ей, но даже в чемто превосходящую. Вроде бы в подтверждение известной 6й новеллы императора св. Юстиниана Великого Эпанагога говорит о царстве и священстве как двух величайших дарах человеку от Бога, а сама духовная и политическая власть сравнивается с душой и телом. «Государство наподобие человека состоит из членов и частей, наиважнейшими и необходимейшими членами являются царь и патриарх… В ведении царя находятся тела граждан, в ведении патриарха их души». Однако из этой редакции, как ее воспринимало древнее сознание, скорее напрашивался уже вывод о превосходстве священства над царством и даже о признании священства источником политической власти, чем об их равенстве.