Брак по-американски

Стоматолог, который ставил мне протез, сказал, что зуб можно было спасти, если бы я сразу обратился к врачу. Селестия мне тоже это предлагала по дороге к ее квартире, где она жила с тремя соседями и дюжиной кукол, но я отмахнулся. Дома она сделала мне холодный компресс и вызвала полицию. Копы приехали через два часа, и к тому времени я уже втюрился по уши. Я был в эйфории, как «Джексон 5»[59]. До-ре-ми. ABC. В протокол она вписала свое полное имя, и я готов был набить эти слова у себя на лбу: Селестия Глориана Давенпорт.

Андре

Вся правда об этом касается только меня и Селестии. В воскресенье, прежде чем проводить Оливию в последний путь, я встретился с Роем в тюрьме, а Селестия осталась с его отцом. Я говорю встретился, потому что не могу подобрать другого слова. Возможно, стоит сказать, что я поехал его навестить. Мы съели на двоих три пачки чипсов из автомата, и Рой попросил заменить его в понедельник и отнести гроб его матери от катафалка к алтарю. Я согласился, но без энтузиазма: радости такая работа не приносит. Рой-старший вызвал еще одного церковника, чтобы нести угол по правую руку, но я должен был объяснить ему, что меня прислал Рой и церковник не нужен. Мы пожали друг другу руки, будто заключая сделку. Когда мы разжали пальцы, я встал, но Рой не двигался.

– Я побуду тут, пока можно.

– Будешь просто сидеть?

Он улыбнулся краешком рта.

– Лучше тут, чем в камере. Мне норм.

– Ну, я тоже не особо тороплюсь, – сказал я и снова сел на пластиковый стул.

– Видишь того парня? – он показал на худощавого заключенного с выбритыми висками и шевелюрой и очками как у Малкольма Икса[60]. – Это мой отец. Биологический. Мы с ним тут встретились.

Я бросил взгляд на пожилого мужчину, который разговаривал с пухлой брюнеткой в цветастом платье.

– Он с ней на «Классифайде»[61] познакомился, – объяснил Рой.

– Да я не на женщину смотрел, – сказал я. – Просто я немного отъехал. Это правда твой отец?

– Именно так.

Рой разглядывал мое лицо, будто читал карту.

– Ты не знал, – сказал он. – Ты не знал.

– Да а как бы я узнал?

– Селестия тебе не сказала. Если она не сказала тебе, она никому не сказала.

Он явно радовался, а меня что-то ужалило – нечто среднее между комаром и осой.

– Ты похож на папу, – сказал я, кивнув в сторону того мужчины.

– Мой папа – это Рой-старший. А этот, мы сейчас нормально общаемся, но много лет назад этот негр просто ушел купить сигарет и не вернулся. А теперь я вижу его каждый день, – он помотал головой. – У меня такое чувство, будто это все должно быть не случайно, ну, есть какой-то единый замысел, но я не вижу в этом смысла.

Я молчал, чувствуя себя неуютно в этом сером костюме, в котором собирался вечером пойти на поминки. Я тоже понятия не имел, какой в этом мог быть смысл. Отцы – существа сложные. Мне было семь, когда мой отец встретил другую женщину на торговой выставке, сбежал и завел с ней другую семью. Он и раньше откалывал подобные номера, тупо влюблялся в первую встречную и угрожал, что уйдет к ней. По работе – он продавал лед – ему часто приходилось ездить на конференции, где его охватывало дурацкое возбуждение. Очевидно, он был страстным мужчиной. Когда мне было три, он увлекся женщиной из мира сухого льда и перевозок, но она решила остаться с мужем, и он вернулся к нам с Иви. После этого у него еще случались пылкие влюбленности, но они как-то не задерживались. Девушку, которая делала ледяные скульптуры, он встретил на ночной выставке в Денвере. Проведя тридцать шесть часов в ее восхитительном обществе, он вернулся домой, собрал свое барахло и ушел навсегда. Как бы то ни было, у них родился сын, потом дочь, и он никуда не делся и вместе с ней растил детей.

Я развел руками:

– Пути Господни неисповедимы.

– Типа того. Моя мама умерла.

– Я знаю, – сказал я. – Сочувствую.

Он помотал головой и перевел взгляд на ладони.

– Спасибо тебе. Что ты понесешь ее за меня.

– Ты же знаешь, я всегда помогу, – ответил я.

– Передай Селестии, что я скучаю. Скажи ей спасибо за пение.

– Без проблем, – сказал я снова, вставая со стула.

– Дре, – сказал он, – не пойми меня неправильно. Но она мне жена. Помни об этом, – потом он широко улыбнулся, обнажив черную щель. – Да шучу я. Передай ей, что я о ней спрашивал.

Вы вряд ли захотите, чтобы Селестия пела на вашей свадьбе – такой у нее голос. Сопрано ее матери соревнуется с силой тяжести, а ее контральто напоминает виски и сигареты. Даже в детстве голос Селестии походил на полночь. Когда она поет, на развлечение это не похоже: песня звучит так, будто она раскрывает секреты, которые принадлежат не ей.

Рой попросил меня нести гроб, а Селестию он попросил спеть гимн. Она была сама на себя не похожа, когда она шла вперед мимо собравшихся в церкви. Выпрямив волосы и надев темно-синее платье, которое ей одолжила Глория, она выглядела смиренно. Не униженно, но в ее решении не выглядеть привлекательно чувствовалось уважение.