Брат, найди брата

Митя всегда заметно торопился сделать все побыстрей: человек ведь ждет, ведь сидит — по причине жалкого состояния носков — почти босиком. Торопился, но никогда при этом не халтурил.

Может, для того, чтобы как-то занять меня да еще и дух поддержать, а может, потому, что скучно было все-таки день-деньской сидеть в этой маленькой комнатенке, за стенами которой кипела такая бурная и такая причудливая жизнь, он начинал со смешком расспрашивать:

— Вот ты везде ходишь. А правда, скажи, что два тракториста поспорили, чей бульдозер сильней, задом их поставили, тросом прицепились и потом давай в разные стороны… Тянули-тянули, пока один напополам не разорвали?

— Ну, не напополам, — заявлял я авторитетно. — Крюк вырвали и еще там кое-что…

— Ну, все-таки подразорили маленько?

— Маленько — да.

Митя низко склонялся над башмаком, и плечи у него долго тряслись, а, когда он поднимал голову, в глазах у него стояли слезы:

— Во мастера, а? И сюда его, бульдозер, не принесешь, чтобы сразу его — раз, и починил. Это ж сколько время, сколько силов убить!

Я соглашался:

— В том-то и дело.

— А у них что, у трактористов, бригада? — спрашивал Митя. — А они не пробовали: бригада на бригаду?.. Как у них — ума хватит? Или вот в автобазе, например: колонна на колонну, какая сильней? Они не пробовали?

— Да вроде нет пока.

— А ты подскажи.

И Митя опять ненадолго склонялся над башмаком совсем низко, и плечи его снова мелко тряслись.

Но оставался еще второй башмак, и Митя начинал снова:

— А правда, что Бенюх, энтот старый прораб, карты у комсомольцев отобрал, сложил в колоду и зараз ее перервал? Колоду целиком?

Такая легенда ходила по стройке, было, я и сам тогда удивлялся: конечно, он еще крепкий дядька, Иван Яковлевич, еще хоть куда, и лапа у него такая, что будьте здоровы, но все же как это, в самом деле, — враз все «тридцать шесть карт, четыре масти»?

— Тут, неверное, какой-то секрет, Мить.

— Дак вот и я думаю… А может, он их все-таки — веером?

После, уже через какое-то время, я при случае спросил у Ивана Яковлевича: а правда ли?

А он так ответил: «Да что ж тут особенного? Я их уже лет сорок рву. Как увижу где — так и рву».

Выходит, дело в тренировке. Ничего не попишешь, как говорится: старая школа. Один из самых первых строителей в городе. Еще кузнецкстроевец.

Потом нас в редакции стало больше, и я одного за другим приводил к Мите новых наших сотрудников, которые тут же, буквально на первой-второй неделе, разбивали любую, какая только ни была у них, обувь, — это надо знать, сколько самых неожиданных перегрузок наши башмаки тогда выдерживали.

И все наши ребята тут же влюблялись в Митю, и рассказывали о нем один другому легенды, и хвастали ловкими швами или еле заметными заплатами.

Мы его так и звали между собой: наш друг Митя.

Как-то однажды в редакции Роберт Кесслер, этот ростовский меланхолик, сказал мечтательно: «Старички, видел сейчас в канаве законные штиблеты. Только их наполовину илом занесло. Может, отмыть да и отдать нашему Мите?.. Для интереса. Сможет он привести их в божеский вид? Или он тоже — не господь бог?»

А у нас были некоторые основания предполагать, что движет Робертом не только желание проверить уровень мастерства нашего друга, и Толя Ябров, заранее надувая щеки, спросил: «Роб, а Роб!.. Ну, а размер-то хоть твой?»

«Вот я ж и говорю, — так же меланхолично, врастяжку, как всегда, сказал Кесслер. И посмотрел на меня. — Я чисто в интересах дела, шеф. На что ради дела не пойдешь. А другого выхода у меня нет: ты ведь посылаешь меня куда попало, а выдать резиновые сапоги и зеленый плащ, эту голубую мечту мою, тебе только обещают, а ты им веришь… Ты не считаешь, шеф, что ты у нас — слишком доверчивый?»

Надо знать Антоновскую площадку шестьдесят первого года, чтобы в полной мере представить, какие «штиблеты» могли тогда выбросить в канаву.

Но самое любопытное, что в этих самых легендарных теперь штиблетах Роберт проходил с год, а то и чуточку дольше. До тех пор, пока в административно-хозяйственном отделе треста — в АХО — всем нам и в самом деле не выдали резиновые сапоги и зеленый прорабский плащ — голубую мечту Роберта Кесслера.

Как раз в это время мы решили придумать для нашей газеты нового сатирического героя, и, когда посреди всеобщего трепа, из которого, как мы полагали, и должен был этот самый герой родиться, я вдруг впервые произнес: «Митя Подковыркин», это было встречено поистине с восторгом.

А в самом деле: вы думали, сапожник Митя восемь часов подряд просиживает на своем низком, с просевшими поперечными ремнями стульчике в маленькой прокуренной комнатушке и, отгороженный от всего мира, то тянет дратву, а то стучит по каблуку вашего надетого на стальную «лапу» ботинка — и это все?! Эге!..

В крепких, сшитых им самим башмаках, он, Митя, и днем и ночью идет по стройке, и нет на ней уголка… нет на ней уголка… Может, помните?

«Надев перевязь и не боясь ни зноя, ни стужи, ни града, весел и смел, шел рыцарь и пел в поисках Эльдорадо. Но вот уж видна на висках седина, сердце песне больше не радо, — хоть земля велика, нет на ней уголка, похожего на Эльдорадо!»