Брат, найди брата

Но может быть, думаю я теперь, Эльдорадо — это вовсе и не земля? Может быть, это — такая пора, может быть, это — просто счастливое время, свое особое для всяк живущего?.. И нам лишь кажется, что мы все ищем, что приближаемся, вот-вот коснемся, вот-вот достигнем? А в самом деле мы уходим — дальше, дальше…

От нераздельного когда-то, такого, что толчки крови в другом, казалось, чувствовал, верного и веселого братства — в одинокое и печальное рыцарство.

И уже притомились ноги. Дорога осточертела. Душа изранена.

Ржавеет в ножнах на боку бесполезная шпага.

Да и тверда ли по-прежнему рука?

Или не так? Нет?!

Ведь до сих пор не позабыто, что у Эдгара По в стихах дальше: «Устал он идти, но раз на пути увидел тень странника рядом. И решился спросить: «Где может быть чудесный край Эльдорадо?» — «Ночью и днем, Млечным Путем, за кущи райского сада держи свой путь, но и стоек будь, если ищешь ты Эльдорадо!».

Только теперь это куда серьезнее. И куда больней.

И все же: ночью и днем. Ночью и днем.

Ночью.

И днем.

Ему ведь нельзя было много бегать, из-за астмы он начинал задыхаться, но ему как воздух нужны были прогулки, и сколько мы с ним ходили — и зимою, и летом, при любой погоде!

И он успел полюбить крепкие башмаки — на всю жизнь.

СТО ШАГОВ

Поздним вечером закрывший почти все вокруг осенний обложной дождь безмолвно висит над стылыми сопками, и тайга от этого кажется бескрайней, и бескрайнею кажется затопившая мир глухая темь.

Только крошечный огонек слабо мерцает среди черных ветвей где-то вдалеке.

Еще один огонек. И еще. Еще несколько… Гроздь огней.

На вершине пологой сопки густые кроны вековых сосен прошиты ярким электрическим светом, тонкая сетка дождя серебрится под фонарем над рыжим, подрагивающим от капель березняком.

Доверчиво глядят в ночь теплые окна двухэтажных корпусов, которые прячутся в гуще мокрых деревьев.

Это дом отдыха металлургов.

А на окраине его темнеют несколько одноэтажных коттеджей с редкими огнями за разноцветными шторами, и одно из таких окошек кажется особенно уютным.

За ним в хорошо обставленной комнате на первый взгляд и в самом деле царят покой и умиротворение.

Здесь, видимо, только что закончили пить чай, и пожилая хозяйка дома Эмма Борисовна Веденина с краем полотенца на плече задумчиво перетирает чашки. Сам Николай Фадеевич Веденин, директор большого металлургического завода, удобно обложенный подушками и укрытый пледом, лежит на просторном диване, а рядом с толстою книжкой на коленях сидит под торшером его шестилетний внук Максим. В низком кресле возле ярко пылающего камина расположилась с вязаньем тридцатилетняя дочь Ведениных Зоя. Она оборачивается к Максиму:

— Ну, что, дружок, передохнул?

Сын кивает ей.

— Тогда читай дальше. Дедушка слушает.

И мальчик старательно начинает — громко и чуть-чуть нараспев. «Так прошло лето и наступила холодная осень… И когда старый сэр Томас окончательно решил, что он умирает, он велел посадить себя…»

Глухо стукнула о стол чашка в руках у Ведениной. Шагнула к внуку, выдернула из его рук книжку.

— Тебе давно пора спать!

— А зачем я тогда передыхал? — спросил он удивленно.

— Зоя, уложи Максима! — приказывает Веденина, подталкивая к ней мальчика.

— В такую рань?!

— Я сказала, укладывай.

— Эмма!.. — с укором говорит Веденин слабым голосом, и теперь вдруг видно, как он уже стар и как изможден болезнью.

И потому, как нервно переглянулись женщины, как быстро выпроводила Веденина дочку с сыном в другую комнату, становится ясно, что покоя здесь нет уже давно…

Деловито поправила плед под горлом у мужа. Погас торшер. В другой комнате, едва за нею захлопнулась дверь, горячо зашептала Зое:

— Не могла найти что-либо повеселей?!

— Но он сам это попросил!

— Мало ли чего он попросит?.. У тебя своя голова. И она у тебя для того, чтобы…

— Но ты его лишаешь последних радостей… воли, наконец! А что для него всегда была его воля?

— Опять?!

— Хорошо, мама, успокойся… хорошо.

Возмущенная Веденина молча приподнимает плечи.

Зоя уложила сына, держит руку у него под щекой.

— А почему бабушка на нас с тобой опять рассердилась?.. Что мы такого сделали?

— Ничего мы не сделали. Просто бабушка очень устала.

— Потому что сильно болеет деда?

— Ты же это знаешь, да… ты у меня уже большой.

— А он скоро перестанет болеть?

И в это время за дверью раздается звон разбитого стекла, громко слышится яростный голос Веденина:

— Хвати-ит!..

Почти одновременно открывают одну и другую дверь в его комнату жена и дочь.

Снова горит торшер. Приподнявшийся на диване Веденин запутанной в шторе тростью тычет в разбитое окно, пытается вышибить застрявшие осколки.

— Запрятали!.. Закупорили! Как волка обложили! — кричит Веденин. — Еще флажки забыли вокруг дачи повесить!

— Коленька! — бросается к нему жена.

Веденин снимает трубку телефона, стучит по рычажкам, но телефон молчит, и он швыряет трубку.

— Коленька! — умоляет Эмма Борисовна.

— Я уже почти семьдесят Коленька!.. Доктор где? Виктор Карлович!.. Где Райх! На улицу хочу! Воздухом дышать!.. Райха позови!.. А ты одеться помоги! Ну, что как истуканы, ну?!

Подбежал Максим в пижаме и босиком, прильнул к деду: