Бренд. Повод для убийства

Редакция спокойно занималась текущим номером, посвященном стилю жизни современных успешных горожан. Редакторы ходили на презентации, показы новых коллекций, словом, жизнь вернулась в спокойное привычное русло – хотя бы на эти несколько дней.

Игорь куда-то в очередной раз исчез. Звонить-то он звонил, но у Марины не появлялся. И к себе не звал, Марина, правда, и не напрашивалась в гости. Понимала – занят, значит, работа срочная, и, судя по тому, что он о ней ничего не говорит, связана она с какой-то тайной, о которой Марине знать не полагается. Такое уже случалось в их отношениях. Раньше Марина очень нервничала, обижалась, даже ревновала. Однажды она приехала к Игорю без предупреждения – ключи от его квартиры у нее, конечно, были. Игорь разволновался, бросился собирать со стола какие-то бумаги, записи, распечатки… Он был очень расстроен и объяснил ей – ситуация-то была дурацкая! – он разрабатывает план некой PR-компании, о которой ей, Марине, рассказывать не имеет права.

«И что же тут такого секретного?» – удивилась она. «Боюсь, ты меня не поймешь, – ответил он. – Сочтешь, что я циник, манипулирую людьми… Но таков PR – борьба без правил! Не волнуйся, это только бизнес, ничего больше…» «Боишься, что узнаю твои секреты?» – сказала ему Марина. «Упаси бог, – с горячностью ответил Игорь. – Боюсь, что потеряю твое уважение…» «А если я не буду знать, чем ты занимаешься, ты будешь считать, что все делаешь правильно?» «Так я и предполагал! – воскликнул Игорь. – Даже не зная ничего, ты уже лезешь в бутылку…» «Потому и лезу, что не знаю…» – парировала Марина. Она тогда ушла, взбешенная, что называется, хлопнула дверью…

Они, конечно, вскоре помирились, но Марина боялась повторения размолвки и больше никогда не приходила к Игорю, когда он работал.

Никак не проявлял себя и «Эндшпиль». Серегин не звонил. Рябинкин общался исключительно по телефону, должно быть, раны залечивал. Миронов корпел в редакции – шла верстка номера, и он работал над разделом «Подробности», пытаясь найти новую форму подачи. Слуцкая собирала текущий и планировала следующий номер. Все шло своим чередом.

Марина вспомнила о Лизе Смирновой-Мишиной, своем заме. Она что-то там делала в редакции, заходила к Марине ненадолго, исключительно по делу. А Марине захотелось поговорить с ней, пообщаться. «Вечерами сидит дома одна, – подумала Марина. – Как я, когда Игорь занят». Она позвонила ей, пригласила поужинать. Но Лиза неожиданно отказалась, сославшись на то, что у нее важная встреча. Чтобы смягчить ситуацию, Лиза зашла к Марине с объяснением, но это показалось Марине еще более обидным, чем их разговор по телефону. Она поехала домой, в свою пустую квартиру, чувствуя себя никому не нужной и одинокой.

Как ненавидела она такие вечера! Вынужденное бездействие, ожидание, молчащий телефон… Она чувствовала себя отторгнутой миром, никому не нужной, забытой даже теми, кого она любила и кто, как ей казалось, неравнодушно относился к ней. Если бы было лето – ну, не зима, во всяком случае! – она бы села за руль и поехала по Москве, не зная куда. Движение успокаивало ее, а в пробках она стояла даже с каким-то странным удовольствием – по крайней мере вокруг нее в автомобилях были люди, и она не чувствовала себя фатально, безнадежно одинокой. Зимой она не получала радости от подобных поездок, ее тянуло в тепло, к очагу, камину. Но камина не было, а очаг, семейный очаг, ей разжечь, судя по всему, так и не удалось.

Марина подумала: может, сварить что-нибудь вкусненькое? Пирог испечь? Приготовить лазанью? Рыбу пожарить? Рыбу она любила. Но мысль о том, что никто не разделит с ней вечернюю трапезу, снова привела ее в уныние, и она, сделав пару бутербродов и налив себе чашку чая, устроилась в кресле перед телевизором.