Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

В числе запомнившихся событий лорд Кэткарт упомянул посещение Смольного института для благородных девиц. В одной из депеш в Лондон он сообщил о награждении отмеченных императрицей лиц, среди которых был И.И. Бецкой. Ему был пожалован орден св. Андрея. Посол отметил, что Бецкой возглавляет управление в заведении для воспитания юношества, а также «по устройству садов и зданий» и пользуется «особой милостью императрицы». Он пригласил посла в Смольный институт, где императрица воспитывала «на собственный счет» 250 девиц из знатных фамилий и 350 дочерей мещан и вольных крестьян. Кэткарт отмечал, что воспитанниц принимают в заведение в четырехлетнем возрасте, а выпускают из него в 19 лет. Воспитанницы разделены на пять классов, в каждом из которых проводят по три года, изучая все науки, «полезные для будущего состояния каждой из них». «Я видел их спальни и присутствовал при их ужине, – свидетельствовал посол, – ничто не может превзойти заботливости и успеха Бецкого и дам, занимающихся в этом заведении, которое еще находится в младенческом состоянии, так как до сих пор принято только 220 воспитанниц, и самый дом, который великолепен … до сих пор еще не вполне отстроен»810

.

Примечательно, что посещение Смольного института привело Кэткарта к выводу, что «полный недостаток средств к образованию, особенно между женщинами и множество французов низкого происхождения, сумевших сделаться необходимыми во всех семействах, вот два обстоятельства», которые натолкнули императрицу на мысль открыть подобное заведение.

Заметим, что посещение Смольного института иностранцами было не редкостью. В июле 1780 г. в нем побывал император Австрии Иосиф II. Во время второго визита Т. Димсдейла в Россию в 1781 г. Смольный посетила и подробно описала его устройство супруга медика Элизабет811

. Можно сказать, что Институт для благородных девиц сделался своеобразной «визитной карточкой» достижений Екатерины II на ниве просвещения. Императрица чрезвычайно гордилась своим детищем, и, допуская иностранных визитеров в учебное заведение, по-видимому, надеялась, что Россия будет восприниматься ими и их соотечественниками как цивилизованное европейское государство.

Более критично о Екатерине высказался Генрих Ширли. Он указывал на деспотический характер ее власти, а также на усиление позиций императрицы в государстве. «Надо признаться, что русская императрица понимает вернейший способ управлять своими подданными гораздо лучше, чем можно было ожидать от иностранной принцессы, – писал дипломат. – Она так близко знакома с их духом и характером и так хорошо употребляет эти сведения, что для большей части народа, счастье его кажется зависящим от продолжительности ее царствования. .. Теперь корона так утвердилась на ее голове, что я не предвижу никакой случайности могущей побудить ее сложить эту корону на голову своего сына»812

.

Укрепление позиций Екатерины II Ширли усматривал также в изменении ее отношения к гвардейцам, которые возвели ее на трон. «Власть Ее Императорского Величества усиливается с каждым днем и уже достигла столь высокой степени, что эта осторожная государыня считает себя достаточно сильной для того, чтобы унизить гвардейцев, возведших ее на престол, – писал он в Лондон 13 августа 1767 г. – В прошлый понедельник был полковой праздник первого гвардейского полка, и в этот день … офицеры всегда имели честь обедать с нею; но она сослалась на болезнь, не вышла в этот день во дворец», хотя уже на следующее утро отправилась в Кремль813.

Ширли довольно резко высказывался о деспотическом правлении Екатерины II. Ее намерения первоначально клонились к тому, чтобы заявить о своей заботе о счастье подданных, отмечал он. «Но так как намерения эти проистекают из оснований, не совсем чистого свойства, дела ее, как поддельный жемчуг, имели более блеска, но меньше ценности, чем жемчуг настоящий». Ширли полагал, что среди русских есть лица, сознающие эту истину, но так как «лесть и слепое повиновение составляют для большей части их единственный путь к богатству, могуществу и влиянию, они еще усерднее восторгаются всем, исходящим из дворца императрицы, чем те, чьи похвалы искренни». Подобная лесть, продолжал дипломат, воодушевила всех французских писателей, и теперь принято модой превозносить славу русской императрицы. Общее восхищение усилило тщеславие правительницы до такой степени, что она начинает считать себя выше остального человечества, и «непоколебимо утвердила за собой престол русской империи». Стремясь к дальнейшему усилению власти, и зная о «беспокойном» характере своих подданных, она поставила главнейшей целью своей политики «занимать их как можно больше, как дома, так и за границей». Это побуждение, вместе с ее честолюбием, на взгляд дипломата, и заставило ее принять «столь горячее участие в польских делах», и внушило ей мысль приняться за законодательство своей империи814.