Бродский и судьбы трех женщин

Точно так же и ЭШ в «Иероглифе бесконечности» и в «Археологии будущего» оставляет надежду человеку. Но в отличие от Бродского, который наблюдал, что делает «время с человеком», ЭШ наблюдает обратное действие этой слабой надежды, что делает «человек со временем», что делал со временем Мастер.

Крона нарциссизма и самоиронии

Как пишет историк и теоретик искусства Михаил Соколов в эссе об ЭШ: «Комплекс Нарцисса вообще в высшей степени свойствен современному культурному сознанию, здесь довлеет своего рода террор традиции, которого трудно избежать иной раз даже самым стойким умам».

Как тут не вспомнить сказанное век назад, но лежащее в русле «культурного сознания» знаменитое: «Я, гений Игорь – Северянин». Но как далее замечает М. Соколов относительно ЭШ: «Простим ей толику светского нарциссизма, то тут, то там дающего о себе знать». Нарциссизм ЭШ сходится с ее иронией и порой беспощадной самоиронией: «В Воронеже, как в Реканати, любовь некстати».

Возьмите одни только названия ее книг в «Иероглифе бесконечности»: «Есс Кострома» (название магазина в провинциальном городе Костроме), или «Автобиографические Потешки», или «Мытищинский замок» (могу представить этот «замок» в Мытищах), «Некоторые размышления о Тарасе Бульбе, Маркизе де Саде и Гоголе» или «Частушки», и вы сразу почувствуете иронию в ее стихах:

что может быть трагичнее стриптизакороль давно уж гол – король гол,как король, и авангард давно уже не в моде…

Луна как яблоко Ньютонаа Радость – в заключение:то смерти притяжението от затмениязакон освобождениябинарная система бытияя здравого смысла страшусьс героем-вампиром ношуськак с писаной торбой Алиса

И еще к слову: она не страдает исключительной самовлюбленностью, она любит своих коллег по цеху искусства – поэтов, художников, композиторов – ничуть не меньше самой себя. Просто Эвелина – любит любить! Вспомните, как писала Марина Цветаева в «Повести о Сонечке»: «Как я люблю любить!..» – это и об Эвелине Шац тоже.

Крона стихов без признаков места и времени

В белоснежной книге «Тонкий голос снега» («Voce sottile della neve») ЭШ пишет стихи, лишенные признаков места и времени, что и является меткой настоящей поэзии на все времена и что в целом свойственно стихам ЭШ.

Это могли быть стихи, написанные во время «Остановки в пустыне», когда Моисей вел народ свой в Землю обетованную: «душа не знает смирения она алчет вечности».

Или иероглифы японского поэта, сидящего под веткой сакуры на вершине горы:

когда б снег душу отбелили замковое состояние проснулосьбелым привидением

Или стихи древнегреческой женщины, ждущей мужа с Троянской войны, а может быть, и современной женщины XXI века. Как писал Юрий Нагибин в статье об ЭШ:

«А о времени у нее примерно такое же представление, как у древних греков эпохи Перикла, для которых вчера разбитый кувшин и Троянская война происходили в одном времени: не сейчас».

в вестибюле кривых зеркалтрагедия дышалазаблуждением

Или стихи неизвестного поэта во времена темного Средневековья:

ЛунаРжавела медленноВ дистилляте отчаяния

Я внимательно прочитал всю книгу, пытаясь найти в ней год издания, но нашел только такие строки:

отстаиваю тьмуи право на молчанье:от метафоры до шабашабезмолвия

Крона зав. библиотекой на острове оставшегося времени в Тихом океане

В краткой биографии к сборнику «Тонкий голос снега» мы читаем, что «на закате жизни она станет библиотекарем в АртОтеле Баунти своего друга музыканта Маттео Каппеллети, на острове Pitcairn в Тихом океане». На острове оставшегося времени. Предполагаю, что ЭШ выбрала этот остров не случайно: жизнь была бурной, и ей нужен очень Тихий океан вечности, чтобы осмыслить ее. Она будет единственным библиотекарем на острове, и думаю, быстро продвинется по служебной лестнице, став заведующей библиотекой.

У ЭШ в библиотеке-пантеоне будут все, кого она любит: Данте и Цветаева, Хлебников и д'Аннунцио, Леопарди и Бродский, Тютчев и Мандельштам, Гете и Рене Шар, Монтале и Драгомощенко, Пастернак и Белла, и обожаемый Витя Коркия, а также изящные рукотворные книги, написанные самим библиотекарем.

В библиотеке Эвелины будут, как и в ее миланской квартире, пять высоких стеклянных дверей, выходящих на большой полукруглый балкон. И вечерами, когда солнце садится в Тихий океан, оно будет проникать сквозь стеклянные двери, мягко освещая корешки любимых книг «и край стены за книжной полкой».