Брошенные машины

И вдруг оказалось, что я не могу пошевелиться. Не могу оторвать взгляд от красной машины. Это был лимузин с затемненными стеклами. Все ближе и ближе. Передний бампер погнут. Весь капот – в шрамах, вмятинах и царапинах. Водителя было не видно. На секунду я потеряла машину из виду – она растворилась в зыбком мареве жара. А когда лимузин выехал из зоны горячего воздуха, он был уже совсем рядом. И тогда же включился звук. Противный, высокий, бьющий по нервам – у меня в голове. Шум.

– Быстрее! – закричал Павлин.

Мы съехали на обочину, и лимузин вильнул в нашу сторону. Мы ударились об ограждение. Жуткий скрежет металла отдался в теле, пробирая до самых костей. Лимузин прижимал нас к ограждению, обжигая бок нашей машины, и день вдруг потемнел, а потом переполнился цветом, разноцветными искрами.

И мне вдруг подумалось, очень четко и определенно, что сейчас я умру. Прямо сейчас, прямо здесь.

Время как будто запнулось и остановилось.

Времени просто не стало.

Хендерсон бросило на меня, и я обняла ее, я совершенно спокойно ее обняла, не знаю как. Голоса, шепоты. Неясное, смазанное пятно – что-то билось в руках Павлина.

– Девочка, давай назад!

Голос Павлина, потерянный крик, обожженный шумом. Скрежет металла. Что-то вылетело из руки Павлина. Не знаю, с чем он там сражался, но он все-таки не удержал эту штуку, и она приземлилась на колени Хендерсон, съежившейся на сиденье, и я протянула руку и взяла эту вещь.

Пистолет.

А потом я почувствовала чью-то руку у себя на запястье, кто-то пытался вырвать у меня пистолет, пытался поднять его, медленно, медленно – сквозь сгустившийся воздух, сквозь пятна цвета, сквозь искры.

Россыпь света и звука.

Обрывки песни, помехи в эфире. Глупые молитвы и колыбельные, и все слезы, еще не выплаканные – откуда они, эти слезы, скопились в глазах и ждут. И мне хочется лишь одного: ухватиться за то единственное, что не затронуто шумом, чистый, четкий сигнал, благословенный, живой сигнал в самом конце диапазона. И кто-то где-то кричал мне: «Не надо», – но я уже не могла остановиться.

Я уже не могла остановиться. Не могла остановить свою руку. Палец лег на спусковой крючок и нажал.

* * *

Сколько все это продолжалось? С того мгновения, когда лимузин прижал нас к ограждению, до выстрела: две-три секунды, минута, чуть больше? Не знаю. В какой-то момент я зажмурилась, но даже так, с закрытыми глазами, все равно видела звук, тихий хлопок, составленный из мелких крапинок цвета, рассыпанных в темноте. Я не слышала выстрела, но отдача отбросила меня назад, спиной – на дверцу, и голова переполнилась мягким, приглушенным ревом, а потом машина остановилась.

Звенящее эхо от выстрела все же догнало меня, с большим опозданием. Внезапный наплыв звука. Так больно. Я открыла глаза. В воздухе извивались тонкие струйки дыма, пахло жженым порохом.

Я огляделась. Машина стояла чуть ли не поперек шоссе, уткнувшись капотом в центральное ограждение. По встречной полосе проехала другая машина, но она не остановилась. Она даже не притормозила. А потом мы снова остались одни на дороге.

– Господи Боже, ебицкая сила.

Похоже, Павлин был единственным из всех нас, кто еще мог говорить. А потом я увидела, что я сделала. Когда эхо от выстрела смолкло, обратившись странным высоким писком, я увидела, что я сделала, – очень ясно и четко, как будто внезапно зажегся свет. Заднее боковое окно разнесло вдребезги. Осталась только зазубренная стеклянная окаемка по самому краю. Все сиденье усыпано битым стеклом. И на Хендерсон тоже попало. Сама же Хендерсон лежала, свернувшись калачиком, на сиденье и закрывала руками голову.

– Ну что, все живы? – спросил Павлин.

Я выронила пистолет. Яркие сухие пылинки плясали в воздухе, забивались мне в рот и не давали произнести ни слова.

– Что это? Слышите? Что за звук? – сказал Павлин.

– Это радио, – сказала Тапело.

– Выключи.

Тапело выключила радио, и стало тихо.

– Ну ладно. – Павлин обернулся к нам. – Бев? Ты там как?

Хендерсон медленно приподнялась.

– Блин. А где лимузин?

– Лимузин благополучно уехал. – Павлин рассмеялся.

– Что?

– Она промахнулась. Марлин промахнулась.

– А что случилось? Павлин оглядел Хендерсон.

– Случилось страшное, Бев. Ты, похоже, описалась.

– Что? Блядь. Боже.

Хендерсон посмотрела на меня. Нехорошо посмотрела. Но мне сейчас было не до нее. Я смотрела в окно. В окно, разбитое пулей. Смотрела и думала: а куда улетела пуля, в какую цель.

Хендерсон что-то сказала.

Я смотрела мимо ее голоса, в окно, наружу, на бесконечную равнину за автострадой. Там стояли ветряные мельницы с яркими, сверкающими лопастями, которые еле-еле вращались – медленно, вяло.

Мне представилась пуля. Как она пролетела между этими сонными лопастями, а потом устремилась ввысь. В пустое, чистое небо. Она, наверное, просто достигла конца траектории, и начала замедляться, и упала на землю. Где-то там, далеко. Или, может, она продолжала лететь вперед, вверх, и пробила аккуратную дырочку в небе.

Мне представилась пуля.

Как она все летит и летит, по ту сторону неба.

* * *