— Островецкий, ты идиот или прикидываешься? При чём здесь это? Танька в «мелкой» души не чает! Ты, гад, мог бы ребёнку хотя бы позвонить? Светка уснуть не могла. Если бы ты мне попался вчера, я бы тебе настучал ногами по печени!
— Витька, ну прости! Ты же знаешь, какой вчера был суматошный день…
— И тем не менее, это тебя совершенно не оправдывает. Тяжело было телефонную трубку поднять? И почему, о том, что мне предстоит проверка показаний Бошса, я узнаю только сегодня утром от Ояра? Лидка, опять же, вчера все телефоны оборвала! Эта девочка — Вия — конечно, классная, но нельзя же так голову терять…
— Да не терял я голову! Просто так получилось. Бывает. Ну, хочешь, отведи меня во двор отдела и пристрели, как врага народа!
— Витька, кончай его воспитывать! — подошедший Ояр попытался выручить Олега. — Если бы я снял такую девочку, я бы вообще на работу не пришёл. Гори они синим пламенем — все эти Прохоровы, Бошсы, Захаревские…
— А… — Миллер махнул рукой, — одного поля ягоды! Да я разве об этом? Пусть себе кувыркается с этой девочкой, сколько душа пожелает, но позвонить-то дочери должен?
— Всё, Витёк, больше такого не повторится, клянусь копытами козла! — под общий смех пообещал Олег.
Вообще-то, эту «страшную клятву» изобрёл Миллер, и ему принадлежала прерогатива её использования, но в данном случае плагиат сработал. Витька беззлобно сплюнул и отправился к группе ожидающих его участников следственного действия. Долго сердиться на Островецкого он не мог.
Олег, Ояр и Вия направились в кабинет начальника уголовного розыска.
— Запаздываете, ребята, — встретил их добродушным упрёком Шестаков. — Погранцы только что звонили. Они уже отправили конвой с Прохоровым в отдел.
Олег тем временем готовился к допросу. Он доставал из пакетов и раскладывал на приставном столике вещи: куртку, изъятую у Захаревского, заточку, полуистлевшие одежду и обувь, извлечённые из могилы, часы и цепочку, обнаруженные у Прохорова при задержании. От одежды и обуви исходил специфический трупный запах. Олег накрыл вещи газетой и взглянул на Вию. Бедная девушка побледнела и старалась пореже дышать. Олег погладил её по руке, открыл форточку и пересадил Вию под окно.
Наконец, кто-то постучал в дверь кабинета.
— Войдите! — разрешил Шестаков.
В кабинет вошёл молодцеватый сержант-пограничник и замешкался на пороге. Он не знал, кому докладывать. Его предупредили, что это будут офицеры высокого ранга, но, поскольку они все были в гражданском, сержант не знал к кому обратиться.
— Товарищи офицеры, — сказал он, — арестованный доставлен!
Вслед за этим пограничник втолкнул в кабинет белобрысого крепыша лет восемнадцати. На его лице застыла кривая ухмылочка, он пытался выказать безразличие к происходящему. И лишь бегающие злые глазки выдавали его беспокойство и даже страх. В глубине души Прохоров был очень напуган: он не понимал, что происходит. Вчера днём, прямо в подъезде его задержал этот огромный мент, не церемонясь, как щенка швырнул в машину, потом его посадили в «телевизор», где никто не реагировал ни на его просьбы, ни на его требования. Его вообще не замечали, как будто он был пустым местом. Затем его куда-то увезли пограничники, и это напугало Прошу больше всего. Бессонная ночь в одиночной камере. И вот теперь его привели в этот кабинет. К акая-то девушка, сидящая, потупившись, у окна, и три пары жёстких, сверлящих взглядом глаз. Вначале Прохоров увидел глаза и лишь потом различил тех, кому они принадлежат. И это ему очень не понравилось. Городок-то небольшой, все менты на виду, а эти трое были одними из самых крутых. В мозгу Прохорова метались обрывки панических мыслей: почему? где я прокололся? неужели?
Олег уловил смятение в его глазах. Он встал и сдёрнул газету с разложенных на столике вещей. Прохоров непроизвольно отпрянул назад — он всё понял!
— Правильно понял, Проша! — жёстко усмехнулся Олег, от которого не укрылась паника, охватившая Прохорова. — Вот это, — он ткнул пальцем в куртку, — кожанка Целмса. Её мы изъяли у Захаревского, которого ты заставил взять эту куртку. А вот часы Целмса. Их мы изъяли у тебя при задержании. Там есть номер, совпадающий с тем, что записан в техпаспорте, принесённом матерью Целмса. Цепочка, полагаю, тоже его. Так?
Прохоров потупил глаза. Мент попал в точку.
— А вот это, — Олег указал на остатки одежды и обуви, — вещи, в которых был Целмс на момент убийства. И, наконец, заточка, которой ты его убил! Догадываешься, откуда?
— Чего вы хотите? — подавленно спросил Прохоров.
— Мы!? Ничего, нам и так всё известно. Подельники твои «раскололись до задницы». Так что это в твоих интересах рассказать всё, как было. И не ври! И не пытайся свалить всё на них. Не выйдет! Любой судья, увидев вас троих вместе, сразу поймёт: кто из вас хороводит! Поэтому говори правду! Глядишь, и скостят маленько со срока. За чистосердечное раскаяние и помощь следствию, — саркастически усмехнулся Олег. — Хотя я в твоё раскаяние не верю!