Будь ближе к врагу своему, или Погоня за оборотнями

— Я пойду, — женщина встала и пошла к двери. Там она повернулась и посмотрела на Олега благодарными глазами. — Олег Семёнович, — Анна прижала руки к груди, — большое спасибо, что нашли нашего сына! Теперь у него настоящая могилка, есть хоть куда прийти поклониться. Весь последний год такая тяжесть на душе была, теперь немного полегчало. Ещё раз — спасибо! — женщина неловко поклонилась и вышла.

Олег вздохнул и подошёл к окну. Накрапывал серый мелкий дождь.

«Да, товарищ майор, — невесело усмехнулся Островецкий, — за найденных покойников тебя ещё не благодарили».

В кабинет вошёл Виктор Миллер.

— Был в секретариате. Тебе пакет из СИЗО, — он протянул Островецкому серый казённый конверт.

Олег вскрыл его. Крупными неровными буквами на листе бумаги было написано:

Дарагой следватель Олек Семенавич! Выпустить миня с тюрмы, коли можите. Сдесь очен плоха. Злые все, миня в ж…у и…ут. Атпустите, христом-богам молюс, я всё понил и никаво в Жызни больше не буду убевать!

Никлай Захоревски.

Олег усмехнулся и протянул письмо Миллеру.

— Тебе его не жалко? — спросил Виктор, пробежав глазами послание.

— Нет, — отрезал Олег, — теперь мне его не жалко!

— А что будешь делать с этим письмом?

— Подошью к делу — лишняя улика никогда не помешает…

Ещё раз о любви

Хмурым августовским утром за стойкой грязноватой пивной, затерянной где-то в районе Павелецкого вокзала, стояли двое мужчин в полувоенной одежде. Один — коренастый, лет сорока, с выцветшими глазами на жёстком лице, был одет в штормовку и камуфляжные брюки. Его поредевшие русые волосы были обильно тронуты сединой. Второй, высокий худощавый шатен, был лет на десять моложе. Щегольские усики несколько диссонировали с жёстким взглядом карих глаз и нахмуренным лбом. Свою камуфляжную куртку он снял и положил на стойку, оставшись в клетчатой рубашке, заправленной в джинсы. Было нечто неуловимое, объединяющее этих столь разных по возрасту и внешнему виду людей: выправка и скупые, расчётливые движения выдавали в них бывших военных, а краешки тельняшек, выглядывающие из расстёгнутых воротов штормовок, недвусмысленно указывали на принадлежность к десантному братству.

Наплыв страждущих «поправить здоровье» был уже весьма внушителен, но, несмотря на нехватку места, к стойке десантников никто не подходил. Нет, они никого не прогоняли и никого не ругали, но почему-то ни у кого не находилось желания попросить разрешение занять место рядом с ними.

Мужчины потягивали пиво и вели неспешную беседу, словно прощупывая друг друга, изредка обмениваясь пристальными, испытующими взглядами. Они встретились здесь случайно, но за час общения уже многое узнали друг о друге. Коренастый, представившись как Старшой, рассказал, что прослужил в ВДВ двадцать лет, из которых два пришлись на Афганистан. Последние три года он оттрубил в Таджикистане, а полгода назад в звании капитана был внезапно уволен на пенсию, после чего, не имея ни кола ни двора, поселился у случайного знакомого в небольшом латвийском городке на берегу Балтийского моря.

— Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз! — с недоброй ухмылкой закончил он своё повествование.

Младший скупо рассказал о себе: что он коренной москвич, старший лейтенант, отслужил десять лет, включая год в Афгане, затем комфортная, с прицелом на будущее, служба в Германии. Но после поспешного, больше похожего на бегство, вывода войск из Восточной Европы, оказался не у дел, и вот уже год кантуется в Москве без работы, прозябая на нищенскую пенсию матери.

— Слушай, Москвич, — Старшой достал из кармана штормовки початую бутылку водки и плеснул себе в кружку, — может, всё же и тебе покрепить?

— Не стоит, — Москвич накрыл свою кружку ладонью, — я вообще практически не пью. Так, немного пивка, иногда…

— Ну, как знаешь, — усмехнулся Старшой, — ты как будто и не был «за речкой»[65]

.

— И тем не менее не надо, — жёстко, лишь краешками губ, улыбнулся Москвич. — А всё же, что ты делаешь в Москве? — он коротко, но пристально взглянул на Старшого.

Тот не стал спешить с ответом. Сделав большой глоток из кружки, он раздумывал: говорить или нет?

«А впрочем, чем я рискую? — подумал он. — Если парень не подпишется[66], то разбежимся, как в море корабли — Москва большая, а если согласится, то такой кореш в деле — большая удача! Парень, видно, хлебнул лиха, и ручек замарать не побоится. Тем более — местный, москвич».

— Спрашиваешь, что я делаю в Москве? — с недоброй усмешкой переспросил Старшой. — Видишь ли, я живу в Прибалтике, а сюда приезжаю подзаработать.

— Ну, и где же ты здесь подзарабатываешь? Подсказал бы местечко! — усмехнулся Москвич, глядя прямо в глаза Старшому. Он уже всё понял.

— Видишь ли, — Старшой выдержал взгляд, — у вас в Москве очень много довольно состоятельных людей — вот я и прошу некоторых из них поделиться.

— А если кто-то не хочет?