Будь ближе к врагу своему, или Погоня за оборотнями

— Предъявляю аргументы, — застывшая на губах Старшого улыбочка резко контрастировала с ледяным выражением глаз.

— Глупо!

— ??? — сквозь лёд в глазах Старшого сквозило недоумение.

— Видишь ли, — Москвич с еле уловимой издёвкой принял тон собеседника, — надо наоборот. В Москве надо жить, разворачивать дела — очень скоро здесь будет настоящий Клондайк. Но, чтобы раскручиваться, нужны деньги, первоначальный капитал.

— Ну а я что делаю?

— Не там делаешь. Ты не боишься, что те, кого ты просишь поделиться, могут в свою очередь начать охоту на тебя? Как я понимаю, возможности для этого у них имеются…

— Но я же не идиот — я с такими не связываюсь.

— Ну, во-первых, ты и сам можешь поначалу не понять, с кем связался, а во-вторых, в противном случае за тобой будет охотиться милиция. Люди, которые честно заработали свои деньги, просто обратятся в правоохранительные органы. Кстати, даже те, кто заработал свои деньги не совсем честно или совсем нечестно, тоже вполне могут по нынешним временам обратиться в милицию. Теперь ведь никто у потерпевшего не спросит: откуда деньжата? Так что вполне вероятно, что тебя уже ищут: или бандиты, или менты, а скорее всего, и те, и другие вместе.

— И что же делать?

— Поменять тактику, капитан! Вот ты живёшь в Прибалтике, а «подрабатываешь» в Москве, так? А надо делать наоборот. Вот ты думаешь: сделал «дело» в Москве — и на лёжку в провинцию. Ну, приехал ты туда с «бабками», растратил, затем опять на «дело» сюда. И так, пока не накроют, а накроют, как пить дать — не менты, так бандиты. А там пустить «бабки» в дело ты не сможешь — там ты чужой! Газеты читаешь?

— А на хрена они мне?

— Вот, коли б читал, знал бы, что скоро войска из Прибалтики выведут. И ты там даже свою вшивую пенсию получать не сможешь. А армия уйдёт, и такие, как ты, окажутся на виду, даже отлежаться не удастся. Не то место ты выбрал для лежбища, не то!

— И что ты предлагаешь?

— Ты сказал, что живёшь в городке на побережье Балтики…

— Да.

— И там, наверное, есть порт?

— Ещё какой! Один из крупнейших в Союзе.

— Ну!

— Что ну?

— Майн гот! Это же портовый город, порт! Это же валютчики, «деловые», проститутки, наконец, но не те шалавы, что у нас по вокзалам отираются, а холёные интердевочки… Смекаешь? Там же бешеные бабки крутятся!

— Врубился! — Старшой с уважением глянул на собеседника. — Да, идиоты наши кадровики, что тебя из армии турнули! Небось, какого-нибудь безмозглого папиного сына оставили, а тебя вышибли…

— Теперь это их проблемы! — глаза Москвича недобро прищурились. — Давай о деле. Возвращайся к себе и подыщи подходящий объект. Не торопись, чтобы не вытянуть пустышку. Как найдёшь — звони! Телефон я тебе записал, — он протянул Старшому салфетку с нацарапанным на ней номером. — Запомни его, а бумажку уничтожь! Зря не звони — только по делу! И ни в коем случае не из дома! Лучше всего с переговорного пункта, только постарайся быть там не очень приметным.

Москвич пожал собеседнику руку, взял со стойки куртку и, не допив пиво, вышел из пивнушки. Старшой оценивающе глянул ему вслед. Сам того не замечая, он из ведущего в этом тандеме превратился в ведомого.

…Конец августа выдался, как обычно, ненастным. С моря дул холодный пронизывающий ветер. В такую погоду люди стараются без нужды из дома не выходить. Поэтому и без того тихая улочка на окраине города была совершенно пустынна. Редкие прохожие шли, подняв воротники, и не обращали внимания на припаркованный к обочине старенький «жигулёнок», в котором сидели трое мужчин в пятнистых военных куртках. И это тоже не выглядело чем-то необычным — в последнее время «камуфляжка» стала весьма популярна в народе, и предприимчивые прапорщики с вещевых складов, не покладая рук, удовлетворяли всё возрастающие потребности населения в этой одежде.

— Тыква, ты точно знаешь, что до девяти она не уйдёт? — повернул голову к водителю крепкий мужчина средних лет.

Водитель — рослый парень со странной формой головы, из-за чего, видимо, и получил свою кличку — шумно вздохнул и потянулся за сигаретой, лежащей на панели управления.

— Старшой, — закурив, ответил он, — я тебе уже сто раз объяснял: интерклуб открывается в девять, а ходьбы ей отсюда — ровно пятнадцать минут. Значит, она уйдёт из дома не раньше, чем в восемь сорок пять. Не будет же она в такую погоду мёрзнуть у входа, — парень говорил по-русски с лёгким латышским акцентом.

— Смотри, Тыква! Упустим — придётся ждать возвращения, а она, скорее всего, припрётся не одна, и тогда всё дело сорвётся.

— Пойдём в восемь тридцать, — послышался спокойный голос с заднего сиденья. — К этому времени на улице никого не будет. В этом-то и прелесть всех западных городков — к восьми-девяти часам вечера их спальные районы словно вымирают. А пока суд да дело, то, когда выйдем из дома, и вовсе стемнеет.

— Ты, Москвич, как будто выход в «зелёнку»[67] просчитываешь, — криво усмехнулся Старшой. Ему не нравилось, что приезжий берёт в свои руки бразды правления их маленькой группой, но не согласиться с его резонами он не мог. Всё, что предлагал Москвич, было чётко, обстоятельно и по делу.