Она закусывает нижнюю губу, отчего вся моя кровь приливает к паху. Ася поднимается на носочках, прижимается к моим губам, и я жалею о каждом произнесённом слове. О каждом действии.
— Знаешь, о чём я мечтаю, Богдан? — со смешком спрашивает Маша.
Мы стоим под раскидистым клёном у её подъезда. Солнце уже давно скрылось за горизонтом, во дворе светит лишь одинокий фонарь на детской площадке.
— О чём же?
— Я мечтаю выйти за тебя замуж и родить тебе сына, — шепчет Маша, поднимаясь на носочках и прижимаясь к моим губам.
Я целую её. Я даже не сомневаюсь, что её мечты — что-то трудновыполнимое. Если она этого хочет, то так тому и быть…
— Я исполню каждое твоё желание, ты же знаешь.
— Обещай мне, Богдан, — внезапно всё веселье заканчивается. Маша Миронова смотрит на меня серьёзно. — Что бы ни случилось, обещай, что выполнишь то, что я попрошу.
— Конечно, я обещаю, Маш, — опрометчиво говорю ей.
Опрометчиво, ещё не зная, чего мне будет стоить данное обещание.
— Тьфу, это Асенька что ли? — слышу за спиной и отрываюсь от пухлых губ.
— Кажись, она.
— Тьфу, какая прости Господи выросла, — старческий голос давит на мозги, и я не выдерживаю:
— Какие-то проблемы, мамаша?
Конечно, меня попросту игнорируют. Две пожилых дамы торопливо проходят мимо и ныряют в подъезд. Ася невесело усмехается:
— Добро пожаловать в мир сплетен и глупых инсинуаций, Богдан Давыдович. На вашем месте я бы хорошенько призадумалась, стоит ли связывать жизнь с такой распутницей.
Взрываюсь от смеха. Что угодно, лишь бы не тонуть в печали её шоколадных глаз! Но расслабиться надолго она мне не даёт.
— Я бы хотела, чтобы это было правдой, Богдан, — шепчет Ася. — Хотела бы получить лучшее будущее…
— Но..?
— Но сказок не бывает, — грустно вздыхает она. — Знаешь, я никогда не видела свою мать, но именно сейчас понимаю, как сильно на неё похожа. Мы даже делим одну судьбу на двоих. Отец её не любил, но она стала его женой. Жаль, что в её жизни не было мужчины, который любил бы её достаточно сильно, чтобы спасти…
Сердце пропускает удар, а потом и вовсе останавливается:
— Так и в моей жизни, Богдан, нет теперь никого, кроме тебя.
Она не дожидается ответа. Возможно, он ей и вовсе ни к чему. Входит в подъезд и поднимается по лестнице. И только там осекается.
— Ключи у тебя?
— Чёрт, нет, не брал.
Ася едва заметно хмурится, но тихо стучит в дверь, а я с досадой вздыхаю. Я и не подумал вернуть ей ключи с того дня, как положил их в свой карман в день нашей встречи. В день, когда я забрал её из дома, чтобы сделать своей женой.
Сейчас я думаю, что надо бы вернуть. Бабушку она навещает хоть и нечасто, но лишние переживания ей ни к чему.
Старуха Агриппина выглядывает в щёлку и удивлённо сощуривается на нас.
— Гости приехали, — распахивает дверь, пропуская нас в квартиру. — Что же не предупредила, Асенька? Я даже обед не сготовила, за продуктами не сходила, не убрано у меня, ещё и стирка…
— Бабулечка, — резко выдыхает Ася. Её голос звучит тихо и грустно, — это всего-то я… Ну и Богдан… Не суетись. Я просто хотела повидаться, соскучилась.
Ася бережно обнимает бабушку, и глаза старухи увлажняются. Я не хочу им мешать, поэтому прохожу в крохотную кухоньку и задумчиво изучаю пустые полки холодильника, потом прохожу в ванную и мою руки, то и дело цепляясь взглядом за тазы с замоченным бельём.
Ася просачивается в тесное помещение, пропахшее сыростью, плотно прикрывает дверь и упирается лбом в мою спину, запуская руки на мою грудь. Она стоит тихо несколько мгновений, а потом отстраняется.
— Придётся немного задержаться, ты не против? Я должна помочь бабушке, мне не нравится, как она сдала в последнее время.
— Сделай мне кофе, и я буду ждать столько, сколько тебе будет нужно.
Стараюсь не смотреть в её глаза, кричащие о спасении. Нет у меня средства, нет решения, всё должно быть так, я не могу освободить Асю и оставить жить здесь.
Пока она драит вручную бельё, я устраиваюсь в кресле напротив старухи и смотрю осуждающе.
— Помнится, мамаша, я передавал деньги, причём немалые, — максимально прямо задаю вопрос, который мучил меня с самого первого дня, и она хмурится.
Встаёт, медленно добредает до комода и достаёт из-под самого низа стопки постельного белья сложенную наволочку. В ней ровными пачками выложены купюры — за восемнадцать лет скопилось много.
— Нам никогда ничего от тебя не было нужно, ирод, — вздыхает Агриппина Юрьевна, выкладывая их на стол передо мной. — Сами справились. Теперь — и подавно. Забирай.
— Вот вы упрямая, мамаша! — недовольно цокаю языком. — Чего ради, скажите, девчонка впроголодь жила, без ремонта, без мало-мальски приличных шмоток, в этой нищете?
— Не в деньгах счастье, Богдан. Я давала ей всё, на что была способна. Ася выросла хорошей и доброй девушкой. Она не заслужила жизни в неравном браке без любви, сынок. Не заслужила. Ты можешь забрать назад все свои деньги, не сомневайся, я не взяла оттуда ни копейки, забирал бы и оставил её в покое. Но ты не можешь, я понимаю. Гордыня твоя покоя нам не даст. Но не думай, что ты купил её у меня.