Бумажные доспехи

— Я… не знаю, — вдруг растерялся Донно, успокаиваясь. — Не знаю. Обычно… ты что-нибудь говорил, и мне это помогало. Хотя бы наталкивало на мысль.

Джек скептически глядел на него.

— То есть ты привык уже паразитировать на моем выдающемся уме, и сам даже вопросы сформулировать не можешь?

— Ты только что упоминал, что ты — мое подсознание, — указал ему Донно. — Значит, твой ум — это мой ум.

Джек ошарашенно моргнул, открыл было рот, чтобы ответить, но все же промолчал.

— Тогда как насчет того, чтобы проснуться и пользоваться своим умом целиком — наяву? — ехидно спросил он, и старая веранда вдруг поблекла, истаивая.

Но Донно не проснулся.

Сон только менялся, клубясь тонким, гадко пахнущим дымом.

— Гвинас, мы обязаны проверить. Я понимаю, что звучит это смешно… но был официальный запрос, и мы должны отреагировать.

Говорящего не видно.

В узкую щель у приоткрытой двери видно только невысокую полную девушку. Стажерку-медика, с подготовительного отделения. Ее пухлые руки нервно мнут края кофты.

Донно переступает, чтобы лучше разглядеть, но вместо лучшего обзора получает только осознание того, что он снова маленький. Тонкие слабые руки и ноги, стылый привычный страх внутри. Память о настоящем внезапно уходит, словно вода через пробоину в бочке, оставляя его наедине с прошлым.

Это больше не сон, не воспоминание. Реальность — четкая, зримая и глубокая.

Медичка раньше нравилась Донно: веселая, разговорчивая и добрая. Она охала над их царапинами после практики, а совсем мелким ученикам, кто плакал перед прививками, давала леденцы. У нее в карманах всегда были маленькие круглые конфеты в прозрачных фантиках.

За пару дней до того утра Донно потерял сознание.

Неудивительно — он не спал почти трое суток, и просто не выдержал. Ему хватило сил и ума промолчать в ответ на все вопросы, но все же на самый первый, который медичка задала, почти потеряв дыхание от потрясения, Донно ответил.

"Кто это сделал с тобой?"

"Отец", — едва слышно отозвался Донно, машинально, еще не соображая. Потом холодный ток пробил его до самых пяток, отрезвляя.

И ведь Донно соврал. То, что увидела медичка — рваные, но неглубокие царапины на груди и животе — он нанес сам себе. Чтобы не спать, потому что невозможно было терпеть одолевающий сон. Фактически соврал. Отец его и пальцем не тронул.

Тогда у отца был тяжелое время на работе. По ночам он отводил душу, что-то делая с матерью Донно. Мальчик не понимал, что именно. Стоило ему заснуть, как сны топило в душных, гнилостно-сладких ощущениях, которые маленький эмпат ловил как антенна радиосигналы. Наяву такого не было, но сон прорывал пространство, усиливал, искажал эмоции. Донно трясло, когда он просыпался, и отзвуки сна преследовали его еще долго.

На вторую ночь он понял, что просто не нужно спать, но сил его хватило всего ничего — на три дня.

Это ведь просто так не оставят. А если она побежит жаловаться?.. Донно даже представить не мог, что может сделать отец и с ним, и с тем, кто придет разбираться.

Донно знал, что отец никого не боится. И ему хватит обаяния — или власти, — чтобы избавиться от любого, кто придет к ним в дом и спросит, что происходит.

Отец был всемогущ. В мире не было человека сильнее, чем он.

Симпатичная молодая медичка теперь вызывала только отвращение своим ненужным вмешательством, отчетом, который она отправила в Дисциплинарный комитет, беспокойством и стремлением помочь.

В то субботнее утро к ним пришел Ингистани, суровый и твердый. Медичка — ее имя Донно уже не помнил — нервной тенью следовала за ним. Она явно боялась, но мимоходом сжала плечо мальчика. Она думала, что ободряюще, но Донно только оцепенел — отец спокойно проследил за жестом девушки, и в этом спокойствии крылся будущий ужас семейного разговора.

Мальчик отрешенно глядел на пришедших, почти не отвечал на вопросы. К чему? Это не спасет и не поможет.

Но и совсем остаться безучастным не получалось. Где-то внутри все еще сидел тревожащий, неприятный и неудобный стержень, который не позволял ему успокоиться. Поэтому Донно стоял рядом с приоткрытой дверью, никем не замеченный, и слушал, как Ингистани расспрашивает, а отец уверенно отвечает.

Снисходительно к маленьким неприятностям, которые причинили гости. Сын ведь взрослеет, а в этом переходном возрасте, да еще при только что открывшемся даре… сами понимаете, что бывает. Каких только небылиц не плетут дети.

Отец даже поблагодарил медичку за внимательность, хоть и мягко посмеялся над ее чрезмерной тревожностью и мнительностью. Настоящий медик, конечно же, сразу бы определил, что мальчишка сам себе навредил.

Медичка только покраснела и больше ничего не говорила, хотя сначала она яростно нападала и пыталась выяснить правду.

Ингистани сдался не сразу. Видимо, что-то чувствовал, но отца не сбить с толку.