Бумажные доспехи

Это ведь не просто решение, где кто будет спать. Это осознанное предложение, верно? Предвосхищающее вопрос согласие. Что подумает Донно?

Впрочем, он особенный. C него станется ни о чем не спросить, а просто лечь на полу, чтобы не стеснять ее.

А… если нет?

Морген выхватила из рук матери стопку белья и нервно зашагала в сторону своей комнаты. А если нет?

О чем она вообще думает?

Что опять за гормоны в голову?

Последнее время столько всего случалось, что горькие, страшные мысли просто перестали в ней умещаться. Между ними и Морген выросла стена, мутная, стеклянная, и стоило Морген от нее отвернуться, как все забывалось.

Правда, совсем ненадолго, но Морген старательно отводила глаза. Как будто, если она не будет думать, то…

не будет думать. И будто ничего не было.

Дом, мама, отец, бабушка. Все такие же как раньше.

Ничего не было.

Донно заглянул чуть позже.

— Твоя мама сюда послала, — сказал он. — Дай полотенце, я схожу умоюсь.

Он огляделся, не сильно скрывая любопытство. Морген проследила за его взглядом. Раньше они использовали этот дом как дачу, и чего только не свозили — старую мебель, одежду. Тут на стенах висели выцветшие плакаты с музыкальными группами, большущее панно из выложенной рядами пеньковой веревки, письменный стол был завален книгами и бумагами. Стеклянный оранжевый абажур порос пылью — там, где не могла дотянуться мама Морген.

— Тебе не кажется, что это… хм… узковатая кровать? Твоя мама сказала, что мы оба тут спать будем, — спросил Донно и насмешливо прищурился.

Морген швырнула в него полотенце.

— Другой нет, — сердито сказала она. — В комнате Эвано — вообще подростковая стоит, даже я там в рост не помещаюсь.

— Как же он спит?

— Так он почти и не приезжает, ему тут скучно, даже сеть не ловится, — призналась Морген.

Она рывком расправила простынь, запихала несколько подушек в чистые наволочки, потом протиснулась мимо Донно в коридор — там на тумбочке остались пододеяльники. Донно даже не подумал подвинуться, и Морген сердито ткнула его локтем.

Когда она возвращалась, Донно придержал ее за плечо. Мягко забрал сложенные пододеяльники, не глядя, бросил на кровать и прикрыл дверь.

— Может, все-таки расскажешь? — сказал он. — Мне кажется, тебе надо что-то рассказать. Ты вся будто ломаная, неправильная.

Морген замерла, чувствуя, как внутри начинает трескаться стеклянная стена. Нет-нет, не нужно. Ему точно не нужно, а она только даст слабину, и сломается совсем.

И в то же время, Морген знала: нужно. Рассказать. Объяснить. И про зеркало, и про ту набережную, и что она видела, и чего не сделала.

Донно склонился, чтобы заглянуть в ее лицо, потому что она молчала, насупившись, вцепившись пальцами в рукав его свитера. Склонился, ладонью скользнул к шее, приподнимая лицо.

И Морген вместо слов, темной пеной, оседавших на осколках стекла внутри, приникла к нему, прижалась всем телом, как будто больше не было ничего настоящего вокруг.

Яблоки и дым

На старой веранде утренний серый свет пробивался сквозь запыленные окна, и мелкими вытянутыми четырехугольниками ложился на пол. За открытой дверью все так же тонул в тумане сад.

Донно не стал пробовать выходить, поправил кресло-качалку и уселся поудобнее.

Джек кивнул ему, входя. Так, словно ничего особенного не было в том, что они снова встретились в этом повторяющемся сне. В зубах у него была зажата сигарета, а в руках — груда яблок.

Терпкий яблочный запах наполнил веранду, и Донно невольно улыбнулся, принюхиваясь. Джек сгрузил их в старую корзину с отломанной ручкой и присел на широкий подоконник, что-то высматривая за стеклом.

— Ну что? — спросил он. — Соскучился? Медведь, я все спросить хотел — у тебя там что, дел совсем никаких? Ходишь и ходишь.

А Донно вдруг спросил то, что никак не собирался, и даже запрещал себе, когда размышлял об этих видениях.

— Джек, как у вас дела? Как… Энца?

Джек повернул голову и удивленно уставился на него.

— Я разве тебе не говорил, что это сон? Какие у нас могут быть дела?

— Но… он повторяется. Это не может быть просто так.

— Нет, это такой особенный сон, понимаешь, — объяснил Джек. — Ты вроде сам говорил, что я что-то вроде твоего подсознания. Или не подсознания? Честно говоря, не помню точно. Ты главное, не строй иллюзий. Разбирайся в своих делах, собаку там заведи, если скучно.

— Какую, к бесам, собаку, — с досадой сказал Донно, сверля его взглядом. — Это все слишком странно и вещно, чтобы быть сном.

— Ну почему, — сказал Джек и задумался. — Ну, все можно логически объяснить. Ты вообразил эту комнату, и каждый раз воссоздаешь что-то примерно похожее, но не замечаешь — тебе кажется, что все одинаковое. Детали изменяются, но мозг выдает тебе уверенность, что именно так и было в прошлый раз. Но прошлый раз было иначе, а в позапрошлый — и совсем по-другому.

— Джек, — почти прорычал Донно, чувствуя давно позабытое раздражение, которое умел вызывать только он, — ты что несешь?

— Свет и добро, — невозмутимо ответил тот. — И еще яблоки, но тебе не дам. Ты вообще по делу пришел, или так?