— Безусловно, — согласился я, раскуривая сигару и усаживаясь удобнее в кресле.
— Так вот, — начал Полак. — как вам известно, незадолго до начала войны я был
призван из резерва, в котором я состоял, чтобы получать лишние двести долларов в месяц,
на активную службу и получил назначение на авианосец “Йорктаун’’ старшим
ординатором медицинской боевой части в звании первого лейтенанта. Где-то в январе 41-
го года нас перебросили из Атлантики в Тихий океан, и мы вместе с “Лексингтоном’’
вошли в соединение адмирала Флетчера, которое делало первые робкие шаги в
опробовании тактики типа "кусай и беги”. Единственной нашей базой в южной части
Тихого океана была Наумеа на о. Новая Каледония. Конечно, я говорю слишком сильно,
называя Наумеа базой. Никакой базы в смысловом значении этого слова там, разумеется не
было. Просто там можно было отстояться между рейдами, без лишних хлопот заправиться
топливом с танкеров, а при удобном случае даже побродить по берегу, наблюдая
экзотическую жизнь местного населения и птиц. А среди птиц наиболее любопытными
были большие альбатросы. Вам никогда не приходилось их видеть? Нет? Могу сказать,
Джерри, что вы много потеряли. Это огромные птицы до трёх футов высоты, а размах
крыльев у них не меньше, чем у хорошего бомбардировщика. На земле они достаточно
неуклюжи, но могут летать на сотни миль без посадки. Это очаровательные существа и,
главное, совершенно не боятся человека. Впрочем, это и понятно, поскольку вряд ли кому-
нибудь может придти в голову причинить им какой-то вред. А что касается туземцев, то те
почитали их почти как богов.
По мере того как наша база на берегу разрасталась — строились бараки,
радиостанция и взлётная полоса — ребята совершенно избаловали этих птиц. Они
спокойно шастали по улицам нашего импровизированного городка, скопляясь более всего
около камбуза. Я тогда продолжительное время находился на берегу, пропустив два рейда
“Йорктауна”, поскольку получил приказ адмирала Флетчера развернуть на берегу
временный госпиталь нашего соединения и оказывать медицинскую помощь
строительным рабочим базы. В тропическом климате, как вы понимаете, боевые ранения
были ещё не самой плохой штукой, которая могла произойти с человеком. Так что у меня
были даже часы регулярного приёма. Помогал мне фельдшер с одного из крейсеров, и
вдвоём мы кое-как справлялись с поставленной перед нами задачей.
Как-то в часы приёма я сидел в нашей амбулатории, если так можно назвать барак,
собранный из алюминиевых щитов, и ко мне явился матрос достаточно высокого роста,
заросший до глаз рыжей бородой.
“Доброе утро, доктор, — приветствовал он меня. — Позвольте представиться,
профессор Блюм”.
“Доброе утро, профессор, — ответил я, — с какого вы корабля?”
“С крейсера “Луизвилл”, сэр, — доложил он, — штурманский электрик первого
класса Блюм”.
“Мне, кажется, послышалось, что вы назвали себя профессором, мистер Блюм?”
“Да, — вздохнул он, — я — профессор математики университета в Сакраменто. Я
хочу сказать, что я был им до 7 декабря. Я отказался от офицерского звания и поступил на
флот, так как терпеть не могу японцев за их бездарность в области классической
математики”
“На что жалуетесь, профессор?” — прервал я его разглагольствования.
“Я совершенно здоров, — ответил Блюм. — Я пришёл к вам, доктор Полак, только
потому, что вы мне кажетесь единственным интеллигентным человеком на пять тысяч
миль вокруг”.
Он помолчал немного и вдруг спросил:
“Доктор, вам приходилось бывать в туземных деревушках на этом проклятом Богом
острове?”
“Признаться, нет, — ответил я. — В отличие от вас, дорогой Блюм, у меня просто нет
на это времени”.
“Я так и думал, — снова вздохнул он. — У меня появилось время, поскольку наш
крейсер уже третью неделю стоит в бухте Табукан, стараясь отремонтировать свои
пробоины скорлупой от кокосовых орехов”.
“Сожалею, профессор, — снова прервал я его, — но если это всё, что вы хотели мне
сказать, то я должен напомнить вам...”
Он мрачно посмотрел на меня.
“Доктор Полак, вы готовы к вспышке эпидемии чумы на острове?”
Я остолбенел.
“Чумы”, — переспросил я.
“Именно, — подтвердил Блюм. — Она уже началась в одной из туземных
деревушек”.
Я взял себя в руки. “Кто поставил диагноз?”
“Я”, — скромно сказал Блюм.
“Вы ещё и профессор медицины?” — поинтересовался я.
“Доктор Полак, — без тени улыбки ответил штурманский электрик первого класса
профессор Блюм, — вы зря смеётесь. Я знаю симптомы чумы. Поверьте мне, у одной
женщины в деревушке всего милях в пяти отсюда началась чума. Если вы не примете мер,
через неделю она охватит весь остров”.
“Вы доложили об этом врачу своего корабля?” — спросил я.
“Доложил, — ответил Блюм, — но он сказал мне, что он не ветеринар, чтобы лечить
этих обезьян. Он не понял всей серьёзности положения. Но вы, доктор Полак...”