Бунтарь

В отличие от Пилхэма, Труслоу у полковника дозволения на муштру не спрашивал, а потому гонял свою роту и в хвост, и в гриву. Полковник поначалу предполагал отрядить Труслоу к конным разведчикам, однако после рейда изменил решение и назначил коротыша сержантом в одну из двух рот застрельщиков, роту «К». Труслоу сразу огласил попавшим под его начало несчастным свой взгляд на войну: задача солдата — побеждать; чтобы побеждать, требуется остаться в живых; а, чтобы оставаться в живых, как можно дольше, нужна выучка. И увеличил нагрузку втрое. Его рота покидала постели за два часа до рассвета. Когда другие роты разводили костры для приготовления завтрака, с роты «К» пот уже лил в три ручья. Командир подразделения, Розуэлл Дженнингс, за избрание себя капитаном выставивший роте несколько бутылей с самогоном, Труслоу не мешал, вполне удовлетворяясь тем, что на его участии в муштре коротыш не настаивал.

Глядя на роту «К», остальные тоже начали потихоньку увеличивать время, отведённое на обучение. Майор Пилхэм повеселел, полковник ходил, всем своим видом показывая, что ничего иного от своих обожаемых южан и не ожидал, а старшина Проктор, в мирные годы служивший у Фальконера управляющим, зарылся в уставы, выискивая новые манёвры и приёмы к вящей пользе Легиона. Скоро даже Бенджамен Ридли, отец Итена, в юности носивший мундир офицера ополчения, а ныне из-за болезней и жира с трудом передвигавшийся, признал, что Легион наконец-то стал похож на боевое подразделение.

Итен Ридли привёз из Ричмонда зарядные ящики, передки и боеприпасы для шестифунтовиков. В отношении снаряжения Легион теперь был готов до последней пуговицы. Каждый боец получил серый двубортный мундир, серые же брюки, пару башмаков и кепи-шако с твёрдым козырьком и донцем. Для белья и личных вещей были выданы ранцы, сухарные сумки — для пайков, для воды — фляги, для капсюлей и патронов — по два отдельных подсумка. Вооружались солдаты ружьями образца 1841 года со штыками и ореховыми ложами. В расчёте на будущие рукопашные многие обзаводились охотничьими ножами и револьверами.

— Всё, что вам требуется, — внушал своим людям Труслоу, — ружьё, кружка и ранец.

Сам он ещё и нож таскал. Прочее, как он утверждал, — балласт.

Но кто слушал Труслоу? Тем более, что Фальконер не поскупился снабдить всякого легионера двумя одеялами, обёрнутыми в кусок непромокаемой ткани, набором для мелкого ремонта одежды, полотенцем, одёжной щёткой и, по настоянию доктора Дэнсона, мотком перевязочного материала. Единственное, на что полковник денег пожалел, — на шинели. Зачем, рассуждал он, ведь война окончится ещё до осени?

Точку зрения Труслоу из офицеров разделял лишь Птичка-Дятел, возможно, потому что Бёрд сам был большим любителем длительных пеших прогулок и даже отказался от положенной ему, как майору, лошади.

— Солдат не должен обвешиваться поклажей, как мул. — твердил Бёрд собиравшимся у него по вечерам молодым офицерам и сержантам.

Заглядывали к нему и Старбак с Адамом. Во дворик школы выносилась скамья и стулья. Угощение приносили с собой, хотя иногда Присцилла пекла пироги или бисквиты. Пели, читали вслух и спорили до хрипоты, обсуждая последние вести с театра военных действий. Новости не радовали. В западной Виргинии северяне нанесли Конфедерации ряд поражений, мелких, но чувствительных, самым позорным из которых был разгром под Филиппи, гордо именовавшийся северными газетами «Наперегонки от Филиппи» из-за скорости, с которой улепётывали от городка захваченные врасплох южане. Страшась окружения, Томас Джексон оставил Харперс-Ферри. Неделю спустя ореол непобедимости северян поблёк, — их высадившийся на побережье Виргинии десант был вырезан под Бетель-Чёрч.

Некоторые известия не подтверждались, как, например, слух о том, что Европа признала Конфедерацию, и Союз молит о мире. Преподобный Мосс клялся в правдивости сообщения с пеной у рта и Библией в руках, но весть оказалась уткой. В таких случаях Бёрд ехидно хихикал и повторял:

— Игра, всё — игра.

— Война — не игра, дядя. — злился Адам.

— Игра, мой мальчик, а Легион — игрушка твоего папочки. Дорогая игрушка, надо сказать, что лично меня обнадёживает. Мы в бой не пойдём, ведь в бою игрушка может поломаться. Когда же игрушки ломаются, карапузы ревут.

— Ты действительно думаешь, что до боёв у Легиона дело не дойдёт? — спросила его жена.

Она обычно сидела с мужчинами до сумерек, а затем, памятуя о завтрашних уроках, которые она теперь вела в одиночку, шла спать.

— Не думаю. Уповаю. Кто в здравом уме станет рваться в бой?

— Нат рвётся. — поддразнил друга Адам.

— Я же сказал «в здравом уме», — отбрил Бёрд, — формулирую я всегда точно, возможно, потому что в Йеле не учился. Вы, что же, в самом деле, рвётесь в бой, Старбак?

Старбак пожал плечами:

— Хочу «увидеть слона».

— Огромный, серый, в складках и непрерывно какается. — быстро описал Бёрд.

— Таддеус! — смеясь, возмутилась Присцилла.

— Я надеюсь на мирный исход, — уточнил Старбак, — Просто хочу знать, что такое — бой.