Бунтари и воины. Очерки истории донского казачества

— Врешь, дурак! — взъярился Пугачев, но тот же час почувствовал, как что-то словно «подрало на нем кожу».

Похоже, что идея самозванства овладела Емельяном еще до встречи с гренадером и уже не отпускала, оттого-то и полоснуло его неожиданное сравнение с убиенным императором — «подрало на нем кожу».

В это время по Яику поползли слухи о том, что в Царицыне объявился Петр Федорович. Им был беглый крестьянин Федот Богомолов. Одни говорили, что императора схватили и засекли кнутом, другие утверждали, что он скрылся. Рассказывал Пугачеву об этом казак-старовер Денис Степанович Пьянов, в доме которого он остановился со своим случайным попутчиком Филипповым. Емельян Иванович отреагировал мгновенно:

— Вот, слушай, Денис Степанович, хоть поведаешь ты казакам, хоть не поведаешь, как хочешь, только знай, что я — государь Петр III.

— Как же ты спасся? — спросил изумленный хозяин.

— Капитан Маслов отпустил, — не стал вдаваться в подробности Пугачев^{66}

.

Вскоре по доносу Филиппова Емельян Иванович был арестован, обвинен в намерении увести яицких казаков на Кубань и препровожден в казанскую тюрьму. О последнем разговоре Пугачева с Пьяновым доносчик не знал. Его ожидало наказание кнутом и ссылка в Пелым с пропитанием на три копейки в день.

_{Емельян Пугачев}

29 мая 1773 года Пугачев совершил последний в своей жизни побег, И исчез. Немного спустя на Таловом Умете объявился «Петр Третий». Приехал он в кибитке, запряженной парой лошадей. Вместе с ним были его товарищи по заключению и солдат-охранник. «Платье на нем было крестьянское, кафтан сермяжный, кушак верблюжий, шляпа распущенная, рубаха холстиная, у которой ворот вышит был шелком, наподобие как у верховых мужиков, на ногах коты и чулки шерстяные белые»^{67}

. Одеяние, как видно, не царское, зато надежное: попробуй-ка распознай в нем государя, чудом ускользнувшего от убийц, подосланных женой-преступницей.

2. 15 сентября 1773 годя

Восемь всадников неспешно трусили по иссохшей за лето Оренбургской степи. Впереди на добром коне крепко сидел в седле широкоплечий мужик. На смугловатом лице его, обрамленном черной окладистой бородой и такими же смолянистыми стриженными под кружок волосами, плутовато светились умные глаза. Внешне он ничем не отличался от многих других русских людей, кое-что повидавших на своем веку и не утративших сил и азарта поиграть с жизнью — погулять на славу! По сторонам от него и на шаг позади ритмично привставали и опускались в стременах остальные наездники. Они называли своего предводителя «великим государем Петром Федоровичем».

На исходе дня всадники остановились, спешились, размялись. «Великий государь» заговорил:

— Едем мы на хутор к Толкачевым собирать казаков. Вдруг сойдутца, а у нас письменова ничего нету, штоб объявить народу. Ну-ка, Почиталин, напиши хорошенечко! Ты при мне секретарем состоишь.

— Я пишу худо, Ваше Величество, — ответил девятнадцатилетний казак, любимец Пугачева.

— Ничего, Ванюша, человек ты молодой, ешо выучисся. Напиши в таком виде, што государь Петр III принял царство и жалует реками, морями, лесами, крестом и бородою — все сие яицким казакам надобно.

Почиталин расположился на земле, достал из торбы большой лист грубой серой бумаги, неровно обрезанный по краям. Писал медленно, старательно выводя неуверенной рукой малограмотного человека каждое слова. Кончив работу, он зачитал первый манифест и выжидающе посмотрел на собравшихся. Всем казакам он очень «пондравился», и они искренно стали хвалить своего юного товарища:

— Ты, брат Почиталин, горазд больно писать!

Он и сам был доволен первым опытом непривычной для него работа. Ведь даже отец не поверил в способность сына исправлять должность секретаря Его Величества — «где ему справиться». Усомнился, однако дал «ему чистое свое родительское благословение», приказал «верно служить государю и делать все, что заставит, учиться добру и привыкать к делам».

— Подпиши, государь, — сказал Почиталин, протягивая лист Пугачеву.

Неграмотный «государь» не мог подписать манифест, но обычная находчивость не изменила ему.

— Нет, Ванюша, подпиши сам, — велел Пугачев, — мне подписывать невозможно до самой Москвы: не могу казать свою руку и тому есть причина великая.

Секретарь подписал^{68}.

Эта сцена разыгралась 15 сентября 1773 года, когда Пугачев пустился в свой исторический поход по Яику — роковая для крестьянского вождя дата…

Отряд Пугачева достиг хутора братьев Толкачевых, когда над степью опустилась ночь — темная, звездная, по-осеннему холодная. Сразу же поскакали по разным направлениям всадники, отправленные Иваном Зарубиным, созывать окрестных казаков на царский круг. Емельян Иванович волновался, но вида не подавал, держался важно, уверенно — входил в роль Петра Федоровича.

Утром следующего дня собралось до сорока человек. «Петра Федоровича», вошедшего в середину круга, встретили с почтением и любопытством. Он заговорил:

— Опознаёте меня? И не думайте, што я умер. Вместо меня похоронили другого, а я одиннадцатый год странствую.