Буря слов 3

– Мы можем помочь Отчизне, Мишель. Вы можете помочь Отчизне. Конечно, если это слово для вас не пустой звук.

Мишка сглотнул, помедлил.

И, прежде чем взять пирожок, твёрдо сказал:

– Добро. Я с вами, дядя Профессор. Я готов учиться.

***

Год спустя

– На з-зар-ре ты её не буди… на з-заре она с-сладка так спи-и-т… Утро дыш-шит у ней на гру-уди, ярка… ярка… хр-р-тьфу, ш-шо за оказия… Ярка пы-ы-ышет! Н-на ям-мках ланит…

По ночной набережной, распевая во всё горло, плёлся пьяный студент: мундир нараспашку, фуражка набекрень, неухоженные бакенбарды. Мишка сощурился, разглядывая его из надёжного укрытия. Ох переигрываете, батенька! Он бы и то лучше изобразил.

Но Мишку, к великой его обиде, на такие дела пока не пускали. Вроде как мал ещё, нос не дорос. Вот и сиди, смотри, как старшие работают. Под Бэллкиным неусыпным взором.

– Пирожочек, проголодался? – тут же послышалось над ухом.

Мишка мотнул головой.

– Не.

– А я твои любимые пирожки припасла! С повидлом!

– Не отвлекай! – огрызнулся Мишка, и упырица надула синюшные губки.

Впрочем, неправда это. Сейчас они были вполне милыми, человечьми – красным бантиком. Волосы без седины, глаза карие, да и кожа, если посмотреть, у Бэллы бледно-розовая, шёлковая-шёлковая – заглядеться можно. Где синие пятна? Вот именно. Шик-блеск-красота. Самое то, чтоб плохую нечисть на живца приманивать.

Но с пирожками она, конечно, дала маху. Мишка, с годик живущий с Бэллой под одной крышей, давно знал, что она обожает готовить. Такие яства делает – ум отъешь! А ещё каждый божий день набирает еды и кормит животных: и псов, и кошек, и растрёп-воробьёв не обделяет… Добрая она девка. Хоть и нечисть.

А всё Профессор, его штучки-дрючки. Его магия, собственная кровь, да любимая кухарка, умиравшая от чахотки, – это её спасли, объединив с упырицей.

– И п-падушка её гор-р-ряча… – тем временем, продолжил Виктор, зыркнув в их сторону. – И гор-ряч утомительный со-он… и, чер-рнеясь, бегут на плеча… кос-сы лентой с обеих с-сторон…

Мишка усмехнулся, заметив его недобрый взгляд. Виктор недолюбливал ученика, это было кристально ясно. Вспыльчивый, грубый, он часто ходил по особняку Профессора туча-тучей и ворчал, пребывая в плохом настроении. Его-то ни с кем не объединили – не с кем было – понадеялись на одну кровь и магию.

Виктор был сыном егеря из сибирских лесов. Когда-то укушенный волкодлаком, однажды он приехал в Москву да начал шалить лунными ночами. Так его и сцапал Профессор. Теперь Виктор мог обращаться по своему желанию и творить непотребства перестал, хотя по характеру остался истым волком.

Мишку вдруг кольнуло предчувствие. Что-то собралось у соседнего угла дома, сгустилось кляксой мрака и, скользя, неслышно, стало приближаться к «студенту».

На Мишкины глаза словно невидимые очки надели: зрение вмиг обрело звериную чёткость, и новые, ещё не до конца изученные способности вновь пробудились, дозволяя ему видеть всё в новом свете.

Вот хилая тень догнала бредущего, вот обрела плоть, вздыбилась за ним черноморской волной…

Движения, что совершил Виктор, обычный человек бы не заметил. Но Мишка уже год не был обычным. По ушам его резанул тонкий, злобный вопль; бывший студент обернулся и подпрыгнул, на лету обращаясь в нечто крупное, похожее на смесь волка и медведя, а после – врезался во врага.

Мгновение, рык, влажный шлепок – и всё было кончено. Враг рассыпался прахом.

Слегка грязный студент встряхнулся и молча пошёл обратно – туда, где, спрятавшись за ящиками, сидели Мишка с Бэллой. В руке победителя дымилось нечто мокрое, чёрное и блестящее. Это он и кинул наземь, обрызгав тёмной кровью Мишкины туфли.

– На. Профессору занесёшь.

Радость от того, что одной Чёрной хмарью в Москве стало меньше, вмиг пропала. Мишка зло ощерился:

– Сам неси! Я те не холуй!

Верхняя губа Виктора приподнялась в грозном рыке. Быстро – Мишка даже не осознал, насколько быстро – он сграбастал его за шею, точно курёнка. Но не успела вмешаться Бэлла, как из-за угла вывернул Олесь.

– Эт-то что за выкрутасы?

– Тебя только не спросили, – буркнул Виктор, но Мишку, спасибо, отпустил и, проигнорировав злобное ворчанье Бэллы, обратил всё внимание на лесовика. – Сцапал-таки? Поздравляю.

В жилистых руках Олеся извивалась щупленькая фигурка. Вроде бы дитя-дитём, однако чуть приглядись – губы трубочкой, тельце бледно-васильковое, в глазах синее пламя. А злобы в этом пламени – ух!

– Ну-с, Мишанька. Скажи-ка дяде, кого это он поймал, – заметив Мишкин взгляд, усмехнулся Олесь.

– Слезник, – тотчас откликнулся Мишка. – Гад мелкий, что детей в люльках щиплет и слёзы их пьёт!

– Ай, молодца! В яблочко! – похвалил Олесь, и Мишка аж зарделся.