– Прошу меня извинить, – страдальчески морщась, сказал мужчина. – Нервы, сами понимаете… Я бы хотел…
Так Мишка и получил приглашение на званый ужин. Ещё удивлённый, переваривая сказанное («…И Кирилла Альбертовича приводите, непременно приводите, давно с ним не общались!»), он смотрел, как уходят отец и дочь.
Видимо, взгляд его всё же имел какую-то силу. Потому что Стёпа внезапно обернулась…
И послала ему улыбку.
***
На ужин Мишку вырядили, как на свадьбу. Бэлла собственноручно отгладила ему костюмчик, а потом со всей страстью взялась за его непокорные вихры. Олесь, что сидел на высоком шкапу, точно белка на дереве, строгал дощечку и в открытую ухмылялся, а Виктор, листавший книжку с картинками, то и дело презрительно фыркал.
– Ну скоро уже, а? Ну может хватит? – не вытерпев, взмолился Мишка.
Бэлла тотчас отвесила ему подзатыльник.
– Не хватит. Не вертись! К барышне идёшь, надо быть при параде!
– Да я и так красивый!
– Угу. Красивый, – по-волчьи усмехаясь, сказал Виктор и перелистнул страницу. – Прям пирожочек…
Мишка, что сносил это прозвище лишь от Бэллы, дёрнулся в сторону обидчика и едва не наломал дров, но тут на пороге комнаты вырос Профессор.
– Готов, Мишель?
Мишка посмотрел на себя в зеркало, почесал надушенную голову и вздохнул:
– Готов…
Встретили их, как дорогих гостей. Впрочем, таковыми они и были: один – давний знакомец, другой – спаситель единственной дочери. Степанида, что вышла к ним вместе с родителями, сегодня выглядела кукла-куклой: в волосах – многоцветные бантики, платье, как торт из Эйнемовской кондитерской… И сама пахнет, как торт.
«Тоже, небось, три часа наряжали», – подумал Мишка, раскланиваясь.
Год, проведённый у Профессора, не прошёл для него зря: теперь, когда надо, Мишка мог легко вести себя, как юноша из приличной семьи, тот, за кого учителю не будет стыдно. Некоторое время он слушал разговоры взрослых, дивясь, до чего складно врёт Кирилл Альбертович: мол, приютил тут недавно сиротку из мещанских, выучил, блестящее будущее посулил.
– …И только подумайте, обманула служанку! – воскликнул Стёпин отец. – Сказала, домашний театр будет делать, рубища всякие нужны! Достань, мол, и достань, мне очень надо. Она же у нас такая фантазёрка, Кирилл Альбертович, просто не представляете!
Профессор усмехнулся, взглянув на Стёпу. Та, всем своим видом изображая скромность, сразу потупилась.
– Улучила момент – и сбежала из дома! Приключений, видите ли, захотелось!.. А если бы не Мишель?
Мама Степаниды заохала, побледнела, стала обмахиваться платочком. Дочка же едва заметно скривила губы.
– Да я всех к поискам подключил! Всю Москву взбаламутил! И обер-полицмейстера, и городовых, и слуг своих, и…
Отец махнул рукой, но, выпив вишнёвой наливки, чуть смягчился.
– Добро. Всё хорошо, что хорошо кончается. Такого ведь больше не повторится? А, Степанида Гавриловна?
Чуть надув губки, Стёпа кивнула и покосилась на Мишку.
– Ну вот и славно. А то смотри мне. В четырёх стенах запру! – отец погрозил пальцем.
– Папенька! А можно я Мишелю свою коллекцию покажу? – звонко спросила Стёпа, словно не заметив этого.
Её отец посмотрел на Мишку, и взгляд его потеплел.
– Конечно, можно. Почему нельзя? Погуляйте, ребятки, посмотрите. А мы тут пока…
– Пошли! – шепнула Стёпа и решительно встала из-за стола.
Мысленно пожав плечами, Мишка двинулся за ней. Коллекция? Чего ещё удумала? Хотя внутри всё-таки оживилось любопытство, да и вопросы, если пораскинуть мозгами, ещё остались.
– А ты сегодня совсем другой, – на ходу обернулась Стёпа, когда они оказались одни в коридоре. – И говоришь по-другому!
Мишка хмыкнул. Мол, знали б вы, барышня.
Стёпа внезапно встала. Огляделась – не идёт ли кто? – и осторожно приблизилась к нему.
– Ты меня напугал сперва, – призналась она. – Когда тех скверных мальчишек раскидал. Показалось даже…
Мишка понял, что она заметила его ногти-когти. Но Стёпа встряхнулась, словно отгоняя морок, и с улыбкой сказала другое:
– Забудь, ерунда. Теперь не боюсь. Пошли, я тебе такое покажу!
Вскоре они оказались у красивых резных дверей. Мишка ещё подивился искусству резчика – вот бы Олеся сюда, чтоб тоже посмотрел! Но эта мысль тотчас исчезла, стоило ему войти в комнату.
– Это… это что?
– Коллекция! – гордо заявила Стёпа. – Со всего миру!
Мишка, как завороженный, прошёлся от одной стены к другой, от первого до второго стеллажа. Там, на полках, теснились игрушечные птахи самых разных видов: свистульки из обожжённой в печи глины, фарфоровые статуэтки, чудны́е воробьи из железа и дерева, мягкие, собранные из лоскутков, жар-птицы и много, безумно много других: кукушек и воронов, пустельг и ястребов… С потолка, на невесомых шёлковых нитях, свисали птичьи фигурки из цветной бумаги и фетра, на стенах – картины с пичугами, что поют в лесах… Птичье царство.
– Птаха, – догадался Мишка. – Так вот про что Никола твердил!
Кивнув, Стёпа улыбнулась. Схватила с одной полки птичку-малиновку, усыпанную бисером цвета зари, и протянула ему.
– Вот. Всё из-за неё. Я сама сшила!
– Чудеса… – прошептал Мишка, бережно, со всех сторон оглядев тряпичную птицу.