Внимал я пеням старца одного,Что отошел в пещеры сын его.Исчах отец в разлуке, одинокий.Но сын его ответил на упреки:«С тех пор, как я услышал глас творца,Нет для меня ни друга, ни отца.С тех пор, как наступило просветленье,Все в мире для меня — лишь сновиденье!»Тот не пропал, кто от людей ушел,Кто духа свет утраченный обрел.
* * *
Есть люди, чистой преданы любви, —Зверями ль, ангелами их зови, —Они, как ангелы, в хвале и вере,Не прячутся в пещерах, словно звери.Они воздержанны, хоть и сильны,Они премудры, хоть опьянены.Когда они в священный пляс вступают,То в исступленье рубище сжигают.Они забыли о себе. Но все ж,Непосвященный, ты к ним не войдешь.Их разум — в исступлении, а слухК увещеваниям разумным глух.Но утка дикая не тонет в море.Для саламандры ведь пожар — не горе.Вот так и многотерпцы, — ты скажи, —В пустыне живы божии мужи!Они от взоров всех людей сокрыты,Они не знатны и не имениты.Не добиваются людской любви,Довольно вечной им одной любви[110].Они — плодовый сад щедрот безмерных,А не злодеи в облаченье верных.Они скрываются от глаз людских,Как жемчуга в жемчужницах своих.Не хвастаются, не шумят, как море,Блестя жемчужной пеной на просторе.Они — не вы! Вы — внешне хороши,Но в обликах красивых нет души.И не прельстите вы царя вселеннойНи красотой, ни роскошью надменной.Когда бы стала перлами роса,То перлов не ценилась бы краса.Как по канату, доблестный и верныйПройдет и без шеста над бездной скверны.Дервиш в блаженном хмеле изнемог,Внимая зову: «Эй! Не я ль твой бог?»Кому любовь — стекло, а ужас — камень,Не страшны ни мечи вражды, ни пламень.