Читаем Бусы из плодов шиповника полностью

Да чем я, думаю, лучше того же наркомана, которых мы дружно осуждаем всем миром и которых теперь столько развелось в нашем печальном отечестве. Не мужик я, что ли, в конце-то концов?! Неужели от этого своего наркотика – водки, который еще хуже телевизора, однако, будет, самостоятельно освободиться не могу?! Всю-то ее, заразу, как воду в Байкале, все равно не вылакаешь, сколь ни пытайся. Да и без меня любителей безмерности немало сыщется. Куда взгляд ни кинь, и парни и девки – все ныне гу-уу-ляют! Причинно и без. До безоглядности, до одурения. А это же они с нас, с отцов своих и старших братьев, пример берут. И попробуй-ка скажи тому же Ваньке Машкиному: «Не пей! Козлом, а не козленочком станешь». Что он на это ответит? «А сам-то ты, дядя Кирилл, заливаешь за ворот будь здоров!» А откуда же тогда поколенье здоровое появится? Яблоко от яблони ведь далеко не падает. А от этого и расхристанность у нас всеобщая. Куда не забреди – в самое красивое и уединенное место – обязательно пустую бутылку увидишь, банки консервные ржавые тут же брошены. Бардак, одним словом, всенародный. И от этих мыслей трезвых совсем горюшенько мне стало, как от самой горькой настойки…

Домой вернулись – Надя баньку на радостях истопила. Попарились с ней вместе. Хорошо так! Как в молодые годы, бывало…

Она пошла ужин сгоношить. А я на крылечке сижу, покуриваю. А мысли снова о чекушке треклятой возникают в нескольких направлениях.

Первое. Выпить ее – и делу конец. Физически, так сказать, врага изничтожить.

Второе – оставить, как лекарство вроде. Смазать там при нужде чего или как… Но понимаю сам, что уклон-то у меня в голове на «или как» срабатывает. То есть опять же выпить стакашку, от простуды, к примеру, только уже в медицинских, значит, необходимых, целях.

Третий вариант – отдать ее дружкам-алканавтам. Пусть радуются. Но, некстати, а может, и кстати как раз, вспомнилось мне, как Надежда из Евангелия читала как-то вслух, что, мол, есть в мире соблазны. И суждено им быть. Но горе тому, через кого они – эти соблазны, приходят.

Одним словом: «Куда ни кинь – всюду клин» получается.

Однако вопрос, чувствую, решать все ж таки как-то надо. И именно сегодня, пока настрой и запал души такой есть.

«Да вылить ее, заразу, в Байкал – и дело с концом», – наконец решил я. Взял в сарае чекушку, направился было к морюшку, да остановился на полпути, как вкопанный, вспомнив, как мне, мальчонке, лет десяти, наверное, батя в День Победы, явно в угоду гогочущим мужикам, нагруженным водочкой уже до ватерлинии, рюмку преподнес со словами: «Выпей, сынок, за Победу нашу, с друзьями моими фронтовыми, которые хоть целы и не остались, но выжили все же в мясорубке этой, войной называемой».

Мать руками всплеснула. От печки к нам ринулась: «Зачем парнишке-то, ирод, отраву эту суешь! Сами пейте – хоть залейтесь, а мальцу не давай!»

А он на нее: «Цыц, курица! Не мешай с друзьями светлый праздник Победы, Дуся, праздновать. Мы его кровью своей заслужили».

То есть я-то тоже сначала, значит, с малого начал. С рюмки, отцом поднесенной. И какими противными мне тогда эти первые глотки показались…

Одним словом, не стал я водкой, хоть и малой ее дозой, байкальскую воду поганить…

Но куда-то ж девать ее, окаянную, все-таки надо. Не в кармане же всю жизнь таскать!

Хотел уж дроболызнуть чекушку эту тут же о камни, да в последний момент опять остановился. Подумал – побежит какой-нибудь малец босоногий к воде да ногу себе распорет.

Стою в недоумении. А тут слышу, Надя меня с крыльца кличет, есть зовет.

– Иду, иду, – отвечаю…

И задами на огород наш, в уборную. В яму выгребную, в дерьмо неприглядное всю водку до капли и вылил махом. Самое ей там и место…

И, поверишь ли, даже плечи как-то распрямились и походка стала легче, словно не от чекушки малой, а от гири тяжелой избавился.

Захожу домой. Надежда на меня с тревогой смотрит. Где был, спрашивает.

– Да живот что-то скрутило, – отвечаю.

Смотрит на меня недоверчиво. Но видит – нормально говорю и запаха водочного нет.

– Может, – смеется, – это у тебя не живот, а другое что от непривычных упражнений скрутило?

Подзадоривает меня. И чувствую, что весело ей и на душе хорошо! А мне от того, что ей хорошо, тоже так спокойно на сердце стало. И будто силы у меня сразу стократно прибавилось. И я теперь все, что захочу, сделать смогу…


Мы уже мылись «на чистовую». Терли до красна друг другу спины вихотками…

У Кирилла она была загорелая, твердая с выпуклостями мышц…

– А снадобья-то бабкины тебе точно не помогли? – спросил я.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги