То, что Маркс, как и все радикальные гуманисты, подразумевал под высказываниями «человеку следует стать своим собственным солнцем» и «человек есть мера всех вещей», это не идея человека как идола; человек, став полностью человечным, должен достичь высочайшей цели, какую только может себе поставить. Здесь видна новая связь с мистицизмом Экхарта. Экхарт говорил, что человек
Не считая терминологии, между атеистическим мистицизмом Экхарта и Марксовой концепцией человека как самого по себе высочайшего существа мало различий. Оба они придерживаются атеистических взглядов, оба обличают превращение человека в идола, для обоих исполнение человеком своего предназначения заключается в развертывании его сущностных сил как главной цели. Если Экхарт был атеистом-мистиком, говорившим на языке теологии, то Маркс был атеистом-мистиком, говорившим на языке постгегельянской философии. Они говорили на двух диалектах одного языка – в той мере, в какой это касалось цели человеческой жизни, политики и экономики. Экхарт на языке последних не говорил, язык же Маркса был языком классического экономиста.
Общие соображения об отношении Маркса к религии почти неизбежно оказываются размышлениями на главную тему: каковы взгляды Маркса и Экхарта на обладание и бытие. Наше обсуждение слишком схематично и кратко, чтобы адекватно описать проблему марксизма и религии. Мастерски это было сделано Эрнстом Блохом, особенно в его «Атеизме в христианстве». Блох проникновенно и часто прекрасным поэтическим языком говорит об атеистическом характере истинного христианства – впервые христиане были названы atheoi при дворе Нерона – и убедительно формулирует явный парадокс: «только атеист может быть хорошим христианином, но наверняка только христианин может быть хорошим атеистом». Этот парадокс – вызов во вступлении к книге – развивается и разрешается в последующем тексте. Заключение, к которому приходит Блох, в целом совпадает с тем, что я кратко сформулировал в отношении мыслей Экхарта и Маркса: неотчужденное христианство и неотчужденный марксизм выдвигают один и тот же принцип. Блох пишет: «Когда в христианских терминах говорится об освобождении обессилевших и угнетенных, когда в марксистских терминах глубина царства свободы остается (и делается) истинной сутью революционного сознания, тогда союз между революцией и христианством крестьянских войн не будет последним – и на этот раз он победит… Тогда марксизм и мечта о безусловном (Unbedingten) объединятся, шагая в ногу и используя одну стратегию»[130]
.Библиография
На русском языке