Бывший вундеркинд. Детство и юность

Вот, пожалуй, и все о моих личных переживаниях по поводу открытия моего еврейского происхождения. Может, мне следует добавить несколько фактов, касающихся антисемитского предубеждения и его истории в той среде, в которой я жил с детства. Из истории еврейских семей, приехавших в Соединенные Штаты в начале прошлого столетия, совершенно очевиден тот факт, что антисемитское предубеждение не являлось значительным фактором в их жизни. Кстати сказать, протестанты, занимавшие доминирующее положение в Соединенных Штатах, ничего не имели против того, чтобы признать, что в своих писаниях они многое позаимствовали из Ветхого Завета, и против того, чтобы полагать и видеть в еврейских иммигрантах отражение собственных традиций. Мне сказали, что движение «Ничего не знаю» не было в целом антисемитским, и более того, некоторые из зачинщиков этого неприятного эпизода в нашей истории были евреями. Как бы то ни было, начало двадцатого столетия увидело ослабление нашего национального сопротивления антисемитизму, также как оно засвидетельствовало ослабление традиционного дружелюбия к неграм со стороны жителей Новой Англии и ослабление многих других более объемлющих позиций, присущих более ранней истории. Век Позолоченный подходил к концу, уступая место своему наследнику, Веку Упадка.

XII

ПРОБЛЕМЫ И СМЯТЕНИЕ

Лето, 1911

То лето мы провели в фермерском доме недалеко от Бриджуотера, штат Нью-Гемпшир. Недалеко от нас находилась одна единственная гора, и она была слишком неприступной и безо всяких троп, так что отец не позволял мне на нее взбираться. Я прогуливался по дорогам местности в поисках летнего лагеря, где я мог заработать немного денег, работая преподавателем, а также найти маленькую компанию, но мои услуги не требовались. Я собирал сено на поле, и слег с сильной аллергией от сенной пыли. Я читал старые номера журналов «Харпере» и «Скрибнере» («Harper’s», «Scribner’s»), а также «Век» («Century»), и с нетерпением ожидал начала семестра, чтобы избавиться от скуки, навеваемой семьей, жившей в тесноте и замкнувшейся на самой себе.

Революционные теории моего отца относительно образования находили подтверждение, как ему казалось, в успехе, которого я, несмотря на все мои недостатки, добился в научной работе. Вскоре стало ясно, что мои сестры, хотя и очень умные девочки по обычным меркам, оказались невосприимчивыми к системе обучения отца, через которое прошел я. Да отец и не ожидал так много от них. Это было отнесено на тот счет, что они были девочками, а потому неспособными выдержать ту строгую дисциплину, которой требовали от меня.

В нашей семье судьбы ее членов были определены заранее. Ожидали, что моя сестра Констанс должна выразить себя в сфере искусства, так что полем ее деятельности мои родители определили музыку, рисование и литературу. Чтобы избежать всяких осложнений, остальные дети должны были воздерживаться от занятий этими предметами.

Таким образом, Констанс и точно так же, хотя несколько позже, Берта были исключены из сферы науки, в которую я был посвящен. Временами я испытывал некоторую зависть относительно их более легкой участи, и были дни, когда мне казалось, что родиться девочкой — это особая привилегия, поскольку отпадала необходимость усердно работать в области науки, а также исчезала неизбежность быть одиноким в этом мире, который мне казался враждебным.

В случае с моим братом Фрицем дела обстояли совсем иначе, чем с сестрами. К тому времени, как я стал аспирантом Гарварда, он достиг возраста, когда его образование стало серьезно сказываться на жизни всех нас. Он был обречен моими родителями на то, чтобы, как и я, стать ученым. В случае с ним не возникал вопрос о том, чтобы предъявлять более слабые требования, поскольку он не принадлежал к слабому полу, и образовательные теории моего отца должны были предстать во всей своей значимости. Мой отец повторял снова и снова, что мой успех, если у меня на самом деле был какой-то подлинный успех, был вовсе не результатом моих особых способностей, а результатом его системы обучения. Это свое мнение он выразил в печати в нескольких статьях и интервью[30].

Он заявлял, что я был мальчиком, имеющим абсолютно средние способности, и что я достиг такого высокого уровня исключительно благодаря его системе обучения. Когда эти слова были напечатаны, они подействовали на меня опустошающе. Публике было заявлено, что все мои неудачи были моими и только моими, а мои успехи были заслугой отца.

Теперь, когда мой брат достиг школьного возраста, появился второй Винер — кандидат на славу и отличия и подтверждение суждений моего отца. Неизбежным было то, что мой отец должен был проделать со своим младшим сыном то же, что он уже завершил со мной. Стало почти неизбежным то, что я был поставлен перед фактом ожидания успеха Фрица, который должен был показать мое истинное скромное место и возвысить авторитет моего отца.