Бывший вундеркинд. Детство и юность

Я никогда не был согласен с оценкой отца моих способностей как средних, и я всегда ощущал, что он так оценивал меня с целью обуздать мое самомнение, чтобы я в семье не выделялся. Было несправедливым ожидать априори, что Фриц сможет сделать то, что смог сделать я. Более того, отец не принимал во внимание тот факт, что, несмотря на то, что я был нервным и трудным ребенком, я был очень жизнеспособен и мог перенести без особого ущерба для себя наказание, намного более сильное, чем то, какое способен пережить обычный средний ребенок. Таким образом, когда оказалось, что мой брат — достаточно хрупкое дитя, наделенное тем, что, по моему мнению, является хорошими средними способностями, но не имеющее каких-либо исключительных задатков, возникло большое беспокойство.

Ссоры в связи с образованием Фрица продолжались почти двадцать лет. Я воспринимал как несправедливость попытку родителей одинаково подойти ко мне и к Фрицу без учета наших индивидуальных способностей. Мне также очень не нравилась роль учителя младшего брата и его сиделки, навязанная мне в шестнадцать лет, когда я должен был отводить его в начальную школу каждое утро прежде, чем начать свой рабочий день. Ожидалось, что я буду относиться к нему как друг, что так редко случается между неуклюжим подростком и ребенком, моложе его на одиннадцать лет. Такая разница в возрасте была критической. Когда мне было шестнадцать, ему было пять; когда мне исполнилось двадцать пять, ему было всего четырнадцать.

Ожидания моих родителей по поводу моих отношений с Фрицем имели под собой основание, поскольку мир постоянно менялся в тот период перед первой мировой войной, когда я взрослел. Когда я и моя старшая сестра были детьми, даже относительная бедность нашей семьи не мешала моей матери держать, по крайней мере, двух служанок, одна из которых была кухаркой, а вторая, как правило, прекрасной няней. Изменения в начале столетия привели к тому, что поток служанок из иммигрантов начал иссякать, и зарплата прислуги сильно выросла. Даже улучшение благосостояния в стране не позволяло приспособиться наилучшим образом к новым условиям и воссоздать вымирающий класс прислуги. Таким образом, забота о маленьких детях в семьях стала возлагаться на более старших.

Теперь, глядя на эту проблему глазами родителей, я не могу укорять их за то, что они возложили на меня обязанность присматривать за детьми, которую они сами выполняли весьма охотно, присматривая за своими старшими, и все же условия, при которых я должен был выполнять свои обязанности, были несправедливыми. У меня не было никаких полномочий, когда я занимался с Фрицем, и когда он был непослушным, и я позволял себе принять соответствующие меры, чтобы заставить его вести себя хорошо, какими бы мягкими эти меры ни были, он жаловался родителям. И что бы я ни сделал, все это казалось им непозволительным. Более того, я испытывал замешательство, поскольку сам был социально неадаптировавшимся подростком, слишком много работавшим согласно любым стандартным нормам на протяжении многих лет, и которому необходимо было какое-то свободное время для того, чтобы учиться манерам общения и поведения в обществе.

Я не удивлюсь, если мои друзья, будь то девочки или мальчики, мужчины или женщины, оценивались моими родителями по их способности принять или не принять Фрица, остальное, кажется, было для них не столь важным. И это тоже было несправедливо по отношению ко мне. По-моему, это уж чересчур, ожидать от молодых людей, чтобы они приняли в качестве друга подростка, за которым по пятам таскается его младший брат, особенно, когда этот подросток не имеет никакой власти над своим братом, а последний хорошо сознает это. Таким образом, может, я действительно вел себя непростительно, но по крайней мере, я могу объяснить, почему я так часто был груб, а может, порою и жесток по отношению к своему брату. Для тех, у кого нет никакого оружия, остаются только ирония и сарказм; вот ими-то я и пользовался. Сложная ситуация становилось все сложнее.

В какой-то степени, также, я обязан был заниматься образованием Фрица, в чем опять же мне не было дано никакой власти. У Фрица очень быстро вырос запас научных слов, однако он понимал далеко не все из них. Чтобы не отставать от семьи, он пытался сохранять свои позиции тем, что задавал мудреные вопросы, ответы на которые он плохо понимал, и которые в сущности ему были не интересны. Мне было велено подробно отвечать на эти вопросы, даже если ему это было не интересно, и в мыслях он был где-то очень далеко. Когда вся семья отправлялась в театр, предполагалось, что я должен был обсуждать с братом то, что возбуждало в нем желание проявить свой интеллект, и я сам был лишен приятной возможности поразмышлять над тем, что было интересно мне, и о чем я мог бы поговорить со своими по-настоящему умными сверстниками.