Бывший вундеркинд. Детство и юность

Мне приходилось зимой путешествовать по Атлантическому океану, и эти путешествия были такими же спокойными и приятными, как и в летнее время, но этот мартовский вояж был далеко не таким. Как только старое судно отправилось в путь, лишь юношеская жизнеспособность спасала меня от морской болезни на протяжении всего пути. Среди пассажиров выделялась семья беженцев из Бельгии, оставившая свое временное убежище в английском Кембридже, чтобы обрести более постоянное место для проживания в американском Кембридже. Профессор Дюпрье был выдающимся профессором в области права Римской империи в Ловене, и обаятельным джентльменом, но он был непрактичным маленьким ученым европейского типа. Практический ум семьи и жизнеспособность были представлены в лице его жены, величавой и открытой фламандки. У них было четверо детей, два мальчика и две девочки, которые были слишком юными, чтобы не испытывать удовольствия от приключений, сопровождающих путешествие, из-за переживаний по поводу того, что их страна потерпела поражение, и им пришлось покинуть родину. С этой семьей в течение нескольких последующих лет нам придется встречаться довольно часто.

Корабль прибыл в Нью-Йорк, где меня встретили нью-йоркские родственники. Я отправился в Бостон на несколько дней, чтобы проведать семью, а затем я вернулся в Нью-Йорк, чтобы завершить учебный год в Колумбийском университете, на который мне была выдана стипендия.

Высотные здания студенческих общежитий в Колумбии после Кембриджа и Геттингена показались мне подавляющими. Я также нашел жизнь в этом месте неудовлетворительной из-за отсутствия контактов и общности. Пожалуй, единственное, что объединяло профессоров, живших в многоквартирных домах в Юниверсити Хайтс, располагавшихся в самых разных местах, или в пригородных бунгало, это было почти всеобщее враждебное отношение к Николасу Мюррею Батлеру и ко всему, что он защищал.

Я не очень хорошо уживался с другими студентами в общежитии. Между нами не было интеллектуальной связи, и похоже, у меня вообще не было такта. Я упорствовал, критикуя тех, что имели больший опыт в области науки, и делал это не допустимым для своего возраста образом. Я важничал, выдавая какую-либо информацию, что не приветствовалось среди людей, окружавших меня, которые, в основном, были старшекурсниками. И правду говоря, я не всегда знал, что эта информация была особенно нежелательной. Я без приглашения садился играть в бридж, вторгаясь между уже устоявшимися группами близких друг другу игроков, даже не убедившись в том, а хотят ли они, чтобы я играл. Я должен был бы быть более чутким к тому, какую реакцию вызывало мое поведение. Они обычно досаждали мне тем, что поджигали газету, которую я читал, и другими подобными жестокими выходками.

Следуя совету Бертрана Расселла, я учился под руководством Джона Дьюи. Я также посещал курсы других философов. В частности, я прослушал курс лекций одного из новых реалистов, но я лишь еще раз убедился в том, что неудобоваримая масса красноречия, извергнутая по поводу математической логики, совершенно была несовместима с каким-либо знанием, содержавшимся в ней.

Мой семестр в Колумбии был сдвигом к лучшему, но хотя я начал научно разрабатывать собственные идеи, от профессоров практически не получал никакой помощи. На самом деле имя лишь одного из них было поистине великим по сравнению с теми, кого я научился ценить в Кембридже и Геттингене, это был Джон Дьюи; и все же, полагаю, что я не получил от него того, что мог бы. Он скорее обращал внимание на слова, которыми оперировал, а не научное содержание: то есть его изречения нелегко было перевести на точный научный язык и передать математической системой обозначений, с которой я познакомился в Англии и Германии. Будучи очень молодым, я ценил помощь и дисциплину жесткой логики и математических обозначений.

Примерно в то же время, когда я вернулся в Америку, мне сообщили, что отделение философии в Гарварде собирается попросить меня в следующем году занять место ассистента преподавателя, и что мне позволят прочитать курс «Обучающих лекций», что являлось прерогативой доктора философии. Таким образом, я приступил к подготовке моего курса обучающих лекций для Гарвардского университета.