Чада, домочадцы и исчадия

— А у нас для уважения называют на “вы”, — пробормотала я, больше чтобы скрыть неловкость.

Но Кащей, все еще посмеиваясь, покачал головой:

— Нет уж, не надо нам такого уважения. Меня и одного-то тут иной раз некоторым много! Так что будем знакомы, соседка, вот тебе гостинец от души.

И протянул он мне бусы на ладони. Коралловые кажется. Полированные — одна к одной.

— Не побрезгуй, — добавил Кащей, и я спохватилась и приняла очередное подношение.

Но что дальше было делать — непонятно.

Пригласить его в избу?

Да ну! Не хочу! То есть, он мне в общем-то нравится, и у меня к нему некоторый кредит доверия — наверное, из-за увиденного во сне, но… Но мой дом — моя крепость, и вообще, кого хочу — того и зову.

Разговаривать на крыльце?

А… о чем?

С прошлыми визитерами все ясно было: нечисть приходила за милостью, люди — за помощью, богатыри — за Ильей (ну и куда смотрели, лбы бронированные, уже давно забрали бы и своей гречкой кормили!).

А Кащей? Ему-то, полагаю, мои милости даром не тарахтели — сам кого хочешь омилостивить может так, что не унесут...

Я молчала, не зная, как задать вопрос “А кой, собственно, черт вас занес на наши галеры?” так, чтобы он вписывался в местный этикет.

И вздрогнула, когда он заговорил сам:

— Тяжко тебе у нас?

Я поперхнулась воздухом.

— Вы что… мысли читаете?..

— Где уж нам! — хмыкнул он беззлобно, а я поняла, что-таки сбилась на множественное число, но извиняться и не подумала.

А вместо этого… Вместо этого, спросила о том, что не давало мне покоя уже третий день — с самого момента моего “попадания”:

— Зачем она так? Почему я?

И с этими словами меня словно прорвало.

— Зачем, вот зачем я? Почему она не нашла кого-то, кому это было нужно? Того, кто хотел, мечтал — он был бы на своем месте! А я? Я почему? Что я ей сделала, за что меня сюда, я домой хочу! Я ничего не знаю и не умею, мне же даже ворота эти домовой открывает, зачем, зачем было тащить сюда того, у кого этой вашей силы нет?!

Слова толпились, теснились, выскакивали, спеша быть сказанными, и я тоже спешила, желая если не освободиться, то получить ответы.

И в какой-то момент вдруг оказалось, что я уже стою, вцепившись в черный, украшенный шитьем камзол Кащея и уговариваю — нет, требую, нетерпеливо и гневно! — объяснить мне логику старой ведьмы. Почему я?!

— Силы у тебя, говоришь, нет? — задумчиво отозвался царь Кащей, не больно-то обращая внимание на мое истерическое гостеприимство. — Поглядь-ка на небо.

Я прервалась на полуслове.

Подняла голову.

Погода снова испортилась: поднялся ветер, понес листву и сор, и редкие дождевые капли падали холодными кляксами. Небо потемнело, а прямо над нами сворачивались в жуткую воронку серо-фиолетовые тучи.

Молоденькая Премудрая трясла Кащея, что ту ябоньку, впившись взглядом прямо в душу (которой у него, царя нелюдского, уж точно нет).

А он стоял, и думал… да о всяком.

О том что у Прекрасных с Премудрыми в этом колене ладу не будет: не простит Прекрасная соседке этих синих глазищ.

О том, что Мирослава кусок хапнула как бы не больше рта, эвон какие силы вокруг девочки заворачиваются.

И о том, как хорошо, что корона его — зачарованная. Ежели что, то от него, старого дурня, одни уши останутся, да и те в море-окиян унесет. А корона — ничего, в замок воротится!

— Что мне делать? Что мне теперь делать дядька Кащей?

А перепугалась-то, предки милостивые! Нет, так она не скоро с силой сживется, ежели так бояться ее будет...

Кащей, не пытаясь вырваться из девичьих пальцев, вздохнул:

— Учиться.

— Учиться? — горько переспросила она. — Учиться…Чему? Людей в животных превращать?

— Отчего же только в животных? А коли тебе прямо не по сердцу — так есть способ покинуть сие место.

Сказал, и усмехнулся невесело — от того, как взметнулась Премудрая.

Эх, Мирослава-Мирослава… Что-то ты… намудрила!

— Есть, есть. Вот преемницу себе выучи — и свободна.