Чада, домочадцы и исчадия

— В сокола, — немного растерянно поправила меня Настасья. — Ты что же, думаешь, что Василиса?..

— Я ничего не думаю — это вы же с ней знакомы, а не я, — честно призналась я. — Но у нее есть разрыв-трава.

Тут уж Настасья невозмутимость подрастеряла, лицом вытянулась:

— А ты-то почем знаешь?

— Так она мне ее принесла! Вроде как, поклонилась, почтение проявила.

— Но разрыв-травы у тебя нет?

Голос Настасьи изменился, стал напряженнее, жестче.

— У меня — нет.

Я же наоборот, постаралась успокоиться — хотя и чувствовала себя дура-дурой во всей этой ситуации: возможность свалить отсюда, оставив все проблемы местных местным, профукала; траву из рук упустила; теперь мечусь, как курица, помощи у всех прошу…

Настасья смотрела. Молчала. Потом спросила:

— Что ж не взяла, траву-то?

— Больно дорогой подарок, — буркнула я. — Не хотелось должной ей быть. Мало ли, чем бы отдариваться пришлось….

— Да уж понятно — чем. — Искусница усмехнулась криво.

Я молчала.

— Урочище она хотела?

Мне что, отчитаться теперь перед ней надо? Раз сама помощи попросила, так всё, по гроб жизни ей обязана и про каждый свой шаг докладывать должна?

Разжав зубы, которые помимо моей воли стиснулись намертво (а зря, здесь стоматолога днем с огнем не найдешь, и вообще, медицинское обслуживание населения осуществляется хреново и непосредственно мной), я собрала всю вежливость в кулак:

— Извини, Искусница, что потревожила тебя зазря, но у меня дела, зелье в печи томится, так что пойду я!

— Стой! — позвала Настасья до того, как я успела разжать руку и погасить тем самым зеркальный артефакт.

Ласково позвала, мягко. Я вскинула голову, взглянула на нее из-под челки: чего, мол?

— Не серчай, — все так же тепло попросила она. — Что Василиса Премудрое урочище хотела — то никакая не тайна, всем это ведомо. Она вкруг Мирославы крутилась, что лиса, всё улещивала её, убедить пыталась… Не совладала с ней — теперь вот, за тебя принялась, выходит… Но ты не думай: не могла она на наши земли мор принести. Она, хоть и с ветром промеж ушей изрядным, а баба не злая. Да и знает хорошо, что с ней за такие дела будет…

“…если поймают” — могла бы добавить я.

— Я, в общем-то, Василису ни в чем и не обвиняла, — дернула плечом я. — Можно подумать, нет способов естественным путем мор перенести, без участия ведьмы. На ту же княжескую заставу, небось, торговцы из обжитых земель приезжают, а селяне туда мотаются на торг регулярно. Вот и подхватили… У богатырей-то здоровье богатырское, они пока и держатся, а дети самые слабые, слегли первыми.

Я пыталась не подавать виду, но от того, что Настасья сказала “на наши земли” — мне все же стало легче. Это давало надежду, что меня не оставят один на один с бедой, заявив, что мои люди — мои проблемы. Значит, Настасья признает, что моровое поветрие — общая головная боль.

И, может, даже счет, который мне выставят по итогам консультаций, не окажется неподъемным?

— Елена, — осторожно, явно подбирая слова, начала Искусница. — Ты уж не серчай, но… Отчего ж ты Василисе отказом ответила?

Мне хотелось заорать и пробежаться по стене и потолку.

Да потому что дура, дура я!

Совестливая, ответственная дура!

За людей она, видите ли, переживает… Собачку пожалела!

Лучше бы о себе думала, балда, сидела бы сейчас дома, травила байки Ляльке, о том как в сказку попала — и горя бы не знала!

На Илью я старалась не смотреть. Перед ним почему-то было стыдно.

— Я не отказом, — буркнула я его матери. — Я сказала, что мне надо подумать.

Настасья развивать тему не стала, перевела разговор на другое:

— Что там за зелье говорила у тебя варится?

Но голос у нее ощутимо повеселел.

Выслушала мой ответ, побарабанила пальцами по столешнице, и приговорила:

— Доваривай свое зелье, авось, вреда от него не будет, а польза выйти может. Как сваришь — так ко мне собирайся. Властимиру я сама позову. Вместе думать станем, что с лихом нашим делать.

Глава 11

Зелье, томившееся в печи, дошло быстро — стоило только домовому чуть сдвинуть заслонку, добавляя жара, и вскоре все было готово.

Рецепты тут, конечно… “плюс-минус трамвайная остановка”. Ну да зато у них есть магия — это, небось, компенсирует.

Я мешала травяной настой дубовой ложкой, глядела пахучий, исходящий паром водоворот жидкости, и, как и было сказано, медленно, по капле, вливала силу в зелье.

Чувствуя, как она протекает от сердца к руке, по дубовой ложке стекает в горшок, но я все равно продолжаю ее ощущать, даже после того, как она покидает пределы моего тела.

Зелье крутилось, густело, заваривалось — а я все делилась и делилась с ним магией, наблюдая, как протекает она по черенку дубовой ложке, как закручивается спиралями в зелье, меняя его. Увлекая за собой травы, раскрывая и усиливая их свойства.

Пусть поможет. Пусть им только поможет, ладно?

Готовое зелье я слила в небольшой кувшинчик, почтительно поднесенный Гостемилом Искрычем. Оно стало густым, сменило цвет на зеленый, и в его глубине то ли виделись, то ли мерещились слабые искристые всполохи. Растительный осадок исчез, а иррациональная уверенность, что зелье сварено правильно, что всё сделано, как надо, осталась.