Чайковский

"Правду го­во­рит бе­со­ва ба­ба, - по­ду­мал хло­пец, - да страш­но! Ес­ли она ведьма, зай­дет сза­ди, вско­чит на ко­ня, а пос­ле и мне на пле­чи и ста­нет ез­дить на мне ку­да захо­чет…"

- Что же ты мол­чишь?

- Пожалуй, те­туш­ка; только, будьте лас­ко­вы, не иди­те со мною ря­дом, а сту­пай­те впе­ред; я бу­ду рас­ска­зы­вать доро­гу, а то мой конь не лю­бит бабьего ду­ху.

Цыганка пош­ла впе­ред; хло­пец по­ехал за нею ша­гом на бла­го­род­ном рас­сто­янии.

Солнце заш­ло, и пол­ная лу­на взош­ла на чис­тое не­бо, ког­да хло­пец и цы­ган­ка при­бы­ли на зи­мов­ник.

В тем­ной ком­на­те сто­нал Гер­цик; его ру­ка рас­пух­ла до пле­ча и буд­то пок­ры­лась ла­ком; но опу­холь не шла да­лее. Вид­но, яд по­те­рял свою си­лу. В со­сед­ней ком­на­те си­де­ли при све­те ка­ган­ца [33] Касьян и Чай­ковс­кий с же­ною, рас­суж­дая, ку­да про­пал хло­пец. На­ко­нец,он явил­ся.

- Где ты про­пал, вра­жий сын? - зак­ри­чал Касьян. - Чело­век уми­ра­ет, а ты, вер­но, спал в сте­пи? Где зна­харь?

- Знахаря нет до­ма; ска­за­ли: по­ехал в па­лан­ку [34] ле­чить ка­кую-то па­ню: гово­рят, что-то съела, что ли, так в жи­во­те неб­ла­го­по­луч­но; а вер­нет­ся пос­ле­завт­ра, ска­за­ли, при­едет.

- На чер­та он мне пос­ле­завт­ра, ду­рень? Где же ты пропа­дал?

- Я ниг­де не про­па­дал, а все ехал хо­дою, про­во­дил сю­да ка­кую-то зна­хар­ку, что ли, цы­ган­ку, что ли, я не раз­бе­ру ее тол­ком; стар че­ло­век, ти­хо хо­дит, а го­во­рит: "Вы­ле­чу от га­дю­ки". Вот мы и опоз­да­ли.

- Где же твоя зна­хар­ка?

- Тут, за дверью, только не ис­пу­гай­тесь. По­жа­луй­те сю­да, те­туш­ка!

Хлопец, толк­нув но­гою, от­во­рил дверь и быст­ро ото­шел в сто­ро­ну. Цы­ган­ка вош­ла.

- У вас есть не­ду­жий, [35] - го­во­ри­ла она, - змея уку­си­ла его; злые змеи в это ле­то, очень злые, труд­но за­говаривать их, а я знаю за­го­вор­ку, за­го­во­рю змею хоть во­дяную, хоть сте­по­вую…

- Это сте­по­вая, - ска­зал Чай­ковс­кий.

- А ты по­че­му зна­ешь? Ты зна­харь? Так за­го­во­ри, ко­ли зна­харь

- Я не зна­харь, бог не дал мне муд­рос­ти, а змея уку­си­ла на сте­пи, так долж­на быть сте­по­вая.

- Не ме­шай­ся не в свое де­ло, уче­но­го учить - пор­тить.

- Правда, те­туш­ка, - ска­зал Касьян, - иди­те ско­рее к боль­ному, вре­мя не тер­пит.

Цыганка сбро­си­ла с го­ло­вы тряп­ку, встрях­ну­ла го­ло­вою, и длин­ные се­дые во­ло­сы со­вер­шен­но зак­ры­ли ли­цо ее; по­том по­дош­ла к Гер­ци­ку, ос­ве­ти­ла ему ру­ку, взгля­ну­ла на ли­цо и ос­та­но­ви­лась.

- Что, ба­буш­ка, мож­но от­шеп­тать? - спро­сил Гер­цик жа­лобным го­ло­сом.

- Можно, лишь бы угод­но бы­ло бо­гу. Я, ка­жет­ся, где-то ви­де­ла те­бя? Не во­ро­жи­ла я те­бе ког­да-ни­будь?

- Нет, ба­буш­ка, ни­ког­да не во­ро­жи­ла, в пер­вый раз те­бя ви­жу.

- Ну хо­ро­шо, иди­те се­бе, вы­не­си­те и свет­ло.

Все выш­ли в дру­гую ком­на­ту, ско­ро пос­лы­ша­лась заго­ворка цы­ган­ки.

"Помолюся гос­по­ду бо­гу и всем свя­тым его! Десь-не-десь на Лу­ко­морье сто­ит яб­ло­ня су­хая, на тую яб­ло­ню му­ха на­летае, лист об­ви­вае, чер­ва на­па­дае, ко­рень ис­то­чае, яблон­ю сгуб­ляе… И на че­ло­ве­ка ра­ба божьего есть на­пасть злая, бо­лес­ти, и хво­ро­бы, и вся­кие на­ро­бы, и га­ды зак­ля­тые; ты у ме­ня, под­тин­ни­ца, ве­ре­тин­ни­ца, не кру­тись, не вер­тись, я те­бя знаю, от сес­тер раз­ли­чаю, есть ве­ре­тин­ни­ца луго­вая, ле­со­вая, гно­евая, зем­ля­ная и ве­ре­тин­ни­ца во­дя­ная. Я те­бя сло­вом сильным из­го­няю, зак­ли­наю, уби­рай­ся к се­страм-посестричкам, ма­лым не­ве­лич­ким, где то­пор не сту­чит, где лю­ди не хо­дят, где ко­ро­вы не бро­дят, ку­да петушин­ый го­лос не за­ле­та­ет; не па­лить, не су­шить те­бе бе­ло­го ли­ца, жел­тые кос­ти, га­ря­чия кро­ви ра­ба бо­жия!.. Тьху! Сгинь!.. Сгинь, го­во­рю!"

Три ра­за про­чи­та­ла цы­ган­ка за­го­вор­ку и выш­ла в дру­гую ком­на­ту, где на нее с бла­го­го­ве­ни­ем смот­ре­ли Касьян и Чай­ковс­кий с же­ною.

- А что? - спро­сил Чай­ковс­кий

- Трудная змея, не прос­тая змея! Да и за­пус­ти­ли ра­ну; мно­го вре­ме­ни прош­ло... Пос­мот­рим, что бу­дет.

Через нес­колько вре­ме­ни пош­ли к больно­му. Ру­ка бы­ла все в од­ном сос­то­янии.

- Каково те­бе? - спро­сил Касьян.

- Немного ста­ло буд­то лег­че.

- Худая при­ме­та! - ска­за­ла цы­ган­ка. - Пос­ле этой заговор­ки­ долж­но быть нем­но­го труд­нее: яд ис­пу­га­ет­ся и нач­нет ме­таться, а то он спо­ко­ен, злая змея уку­си­ла те­бя!.. Опас­но, очень опас­но, за­го­вор не бе­рет, на­до ле­чить, вот при­ложим на ра­ну этот ко­рень: он пос­лед­нее средст­во.

Цыганка дос­та­ла из кар­ма­на сво­ей юб­ки ко­ре­шок тем­ного цве­та, раз­ре­за­ла его, по­мо­чи­ла во­дою, при­ло­жи­ла на ра­ну и креп­ко об­вя­за­ла кру­гом тряп­кою.

- Это по­мо­жет? - спро­сил Чай­ковс­кий.

- Поможет. Ка­кая бы ни бы­ла змея, от вся­кой по­мо­жет, раз­ве уку­сит зме­иха, у ко­то­рой уби­ли де­тей, от этой нич­то не по­мо­жет, нич­то не спа­сет, - го­во­ри­ла цы­ган­ка, стран­но улы­ба­ясь.

Не ус­пе­ла цы­ган­ка до­кон­чить сво­их ре­чей, как Гер­цик страш­но зас­то­нал, за­ме­тал­ся на пос­те­ли.

- А что? - спро­си­ла цы­ган­ка