Чаша терпения

1 мая 1899 года была открыта железная дорога от Красноводска до Ташкента, а 1 января 1906 года — от Оренбурга до Ташкента.

С этого времени приток русских прогрессивных сил в Среднюю Азию еще больше увеличился. Передовая демократическая культура русского народа все более настойчиво и очевидно входила в жизнь местного населения. Началось взаимообогащение культур талантливых, трудолюбивых народов Средней Азии и русского народа, зарождение истинного братства и дружбы узбекского, туркменского, казахского, таджикского, киргизского и русского народов.

2

Утром, к своему удивлению. Надя проснулась с чувством светлого покоя и какой-то новой неожиданной радости в душе. Откуда, отчего вдруг пришли к ней эти чувства?.. Ведь с вечера никак нельзя было этого ожидать. Голова полна была думами об отце, а сердце словно не билось, а гудело тревожно, гулко, настойчиво, как набат, заставляло думать совсем о другом. Потом она поговорила с Августом и даже обрадовалась, когда он возмутился и закричал на нее. Ей сразу стало легче, она уснула, но во сне опять увидела Августа. Он будто бы лежал в соседней комнате, один, отделенный от нее глухой стеной. Но в стене было странное отверстие, величиною с пудреницу, даже не отверстие, а решетка из белой латунной проволоки. Сквозь эту маленькую решетку, похожую на тюремный глазок, Надя украдкой смотрела на Августа, и было почему-то очень страшно, жутко на него глядеть. Он будто бы лежал у стены, на железной кровати, и все время странно ворочался, извивался по-змеиному, с закрытыми глазами, но не издавал ни звука. Надя не могла понять, то ли он был ранен, то ли нет. Ей хотелось, чтобы это был не он, не Август, и она пристальнее смотрела на него сквозь маленькую латунную решетку, но к ее ужасу это был именно он, Август.

Потом снились Курбан, Тозагюль с маленьким черноголовым Рустамом и Желтая птица в своем лисьем малахае, но, когда еще среди ночи Надя проснулась, она не могла вспомнить, как они снились ей. Немного погодя она опять уснула и спала уже без сновидений, крепко, до самого утра.

И вот теперь, проснувшись, она вдруг почувствовала, что у нее легко и светло на душе.

Несмотря на позднее утро, на ласковое осеннее солнце, уже взошедшее над городом, в комнате от опущенной шторы на окне было тихо, полусветло. Но о том, что утро уже было позднее, а солнце ласковое и ясное, каким оно бывает в октябре только здесь, в Азии, Надя судила по светлой полоске на рубиново-красном ковре над кроватью, проникавшей из окна сквозь щель, по мягкому оранжевому, несмотря на опущенную штору, полусвету, заполнявшему всю комнату, по веселому свисту какой-то птахи за окном на тополе.

Надя послушала птаху, подумала с улыбкой: «Ах ты, певунья! Разбудила меня своим звонким голосом».

Внезапно свист ненадолго оборвался, но Надя почему-то продолжала напряженно ждать его и дождалась: свист опять раздался, но уже не так звучно и сильно, издалека: наверное, птаха перелетела на соседнее дерево.

Продолжая радостно прислушиваться к птичьему свисту и глядеть на дрожащую светлую полоску на ковре, Надя вдруг вспомнила вчерашнюю демонстрацию у Константиновского сквера, мощный звук карная и того сильного босого узбека в черном стеганом, перепоясанном красным платком халате, который без устали гудел в карнай; вспомнила Кузьму Захарыча и опять удивилась тому, как он быстро и неузнаваемо изменился, вспомнила лозунги, колыхавшиеся над головами людей, весь этот шум и гул. Она ясно понимала: он был тревожен, грозен — этот гул, но почему-то наполнил ее сердце радостью, волнением.

«Так вот почему хорошо мне сегодня, — подумала она. — Это и есть… мое вчерашнее чувство. А?.. Оно, да? А зачем? При чем тут я? Что я для этих людей? Нет. Не может быть. Не оно… Совсем, совсем не то. Это всего-навсего птаха. А мне стало хорошо. Ну и пусть. Все равно надо идти в общину получать медикаменты. Идти сегодня же. Сейчас. Немедленно».

3

— Ну вот и все, Федор Федорович! — сказала она управляющему. — Распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне выдали медикаменты. А то я уже была в общине у госпожи Золотовой, была, как вам доложили, у вашего помощника. Они сказали, что не могут выполнить мою просьбу без вашего распоряжения.

— М-да. Стало быть, вы утопили и медикаменты, и дрожки, и еще жеребенка?

— К несчастью, да.

Управляющий встал из-за стола, заложил руки за спину, несколько раз прошелся по кабинету.

— А как же сами?.. Ах да, вас вытащил кучер, — сказал он, продолжая кружить по кабинету.

Надя то смущенно следила за ним взглядом, то открывала свой ридикюльчик, доставала маленький белый, похожий на большую пушинку, кружевной платочек, прикладывала его ко лбу и снова прятала в сумочку, громко щелкая замком.

Управляющий, наконец, сел, сцепил руки, положил их на стол.

— М-да, — сказал он, выкатив свои свинцовые глаза на собеседницу. — Стало быть, вы сестра милосердия?

— Да.

— Ваше происхождение, имя, отчество и фамилия?

— Я вам уже говорила, господин управляющий.

— Малясова?

— Да. Надежда Сергеевна.

— И не стыдно вам?

— Как? Что? Я вас не понимаю.

— Но? Так-таки не понимаете?