Чаша терпения

— Да, Маргариту Алексеевну Ягелло, конечно, нельзя сравнить с знахарем, — сказала она и вдруг заметила, как руки управляющего, которые снова начали было сходиться, вдруг приостановились, помедлили и опустились на колени.

Он взглянул на Малясову.

— Стало быть, вы хотите меня сравнить с туземцем?.. — спросил он сдержанно.

— Отнюдь. Что вы, господин управляющий! — сказала она, думая в то же время о том, что вот сейчас, кажется впервые в жизни, говорит неправду, и почувствовала, как жар кинулся ей в лицо. — Я просто хотела рассказать, как он, этот знахарь, прививает оспу. Полагаю, что вам как управляющему нашим Туркестанским Обществом Красного Креста небезынтересно это знать. Так вот, у этого знахаря имеется маленький деревянный сосудец, ну наподобие корытца, что ли, в котором у него хранится прививочный материал. А что это за прививочный материал? Это корки, которые он взял от больного натуральной оспой, завернул их в вату, положил в этот сосудец и налил туда воды. Этой-то водой он и производит прививки. Местом прививок он выбирает пространство между большим и указательным пальцами, где предварительно делает небольшую ранку. Год назад я писала об этом в своем отчете.

— Молодец. Он ученый человек — этот знахарь. — сказал и одновременно не то коротко засмеялся, не то громко кашлянул управляющий. — И при том, я бы сказал, смелый! Смелый знахарь, если он идет к больному черной оспой и берет от него эти… корки.

— В смелости ему действительно отказать нельзя. В нем столько же смелости, сколько нахальства. Но сам этот процесс оспопрививания выдуман не им. Это ремесло передано ему по наследству отцом.

— Вот и пусть они этим ремеслом занимаются, — снова мирно сказал управляющий. — А вы… вы перебирайтесь-ка в Ташкент. Ну что вам?… Что вам до них, скажите-ка мне на милость?! Что вы, ей-богу, себя не жалеете?!

— Господин управляющий, — проговорила Малясова, — я рассказала вам об этом знахарстве затем, чтобы вы сказали мне… ну хотя бы велели немедленно вернуться. Ведь я там нужна! И не знаю… просто не могу допустить, что вы этого не понимаете.

Управляющий положил вытянутые руки на стол, сжал кулаки.

— Ну так возвращайтесь, коли вам хочется гнить, — сказал он, и кулаки его побелели от того напряжения, с которым он все крепче сжимал их.

— Гнить?.. — спросила Малясова.

Она опять сидела бледная, жгучими непроницаемо-черными глазами смотрела на него.

— Да, гнить. Пропадать, одним словом. Хотя бы от малярии или… Я не знаю…

Было очевидно, что ничего не знал этот управляющий: ни людей, которые населяли этот край, ни их нравы и обычаи, ни их горести и радости, не знал вообще, как они живут, а только слышал от кого-то. Не знал он ни медицины, ни своих подопечных коллег и подчиненных, не знал ничего, не знал даже того, чем и кем он руководил.

Он просто был глуп.

Она поднялась. Долго молчала. Должно быть так долго, что это показалось ему подозрительным и он выкатил на нее свои чугунные глаза.

— Отправляйтесь, — повторил он. — Отправляйтесь, хоть к черту в пекло, если… вы не понимаете отеческих слов.

— Отеческих?!

— Да. Мне вас искренне жаль. Я как председатель общества призван в первую очередь заботиться о своих соотечественниках, а не об этих… азиатах.

— Хорошо. Я отправляюсь. Но дайте распоряжение, чтобы мне выдали медикаменты, — сказала она.

— Я вам в четвертый раз повторяю: медикаментов не будет. И потрудитесь написать объяснение.

— Хорошо. Я напишу объяснение. Хотя не понимаю вас… Вы говорили об отеческой заботе… о том, что вам искренне жаль меня, и вдруг снова, как будто грозите мне… судом, что ли?

— Да. Именно судом, если вы не возместите обществу убытки…

— Убытки? Какие убытки?.. О чем вы говорите?..

— Потерянные медикаменты, телега, жеребенок… Вот так.

— Но… у меня нет сбережений. Я живу на жалованье.

— Не знаю. Ничего не знаю.

Он раздвинул пошире положенные на стол руки, растопырил пальцы с белыми известковыми ногтями. Глаза его в просторных больших орбитах снова начали кататься то вправо, то влево.

— Нет, вы знаете! — вдруг неожиданно для себя с гневом сказала Малясова.

Глаза его остановились, но не поднялись на нее, смотрели вниз, на стол.

— Знаю?.. Что я знаю?..

— Знаете, что обязаны мне выдавать медикаменты бесплатно.

— Бесплатно? Где это написано?

— Написано в законе. А вы заставляете меня брать с бедных людей последние их гроши, и я беру. И отдаю их вам.

— Мне? Позвольте, позвольте…

— Да, в кассу, которой вы распоряжаетесь. Хотя в законе сказано…

— Помилуйте, в каком законе? — спокойно перебил он ее. — Что вы мелете чепуху?!

— В каком? А вот он лежит у вас на столе. Разрешите?..

И прежде чем он успел возразить, она взяла у него с зеленого сукна довольно объемистую тетрадь в мягкой бирюзовой обложке.