Частная жизнь импрессионистов

Когда группа собралась, чтобы суммировать итоги, обнаружилось, что хотя посещаемость выставки была на этот раз не особенно высока, благодаря Кайботту они, во всяком случае, были в состоянии заплатить Дюран-Рюэлю 3000 франков за аренду галереи. Каждый также вернул себе 1500 франков, внесенных авансом, и получил дивиденды в размере трех франков.

В прессе были предприняты по крайней мере попытки дать показу честную оценку. Писатель Генри Джеймс (ему в 1876 году было 33 года) находился в Париже и написал рецензию на выставку в «Нью-Йорк трибьюн». В ней проводилась мысль о том, что для импрессионистов «красивое… значит то же самое, что сверхъестественное – для позитивистов: это метафизическое понятие, которое может лишь создать в голове у человека путаницу и от которого надо решительно держаться в стороне. Держитесь от него в стороне, и удовольствие придет само собой. Истинное поле деятельности для художника – реальный мир, и суть его ви́дения состоит в том, чтобы дать живое представление о том, как предмет выглядит в данный конкретный момент».

Дюранти написал обстоятельную статью, позднее он расширил ее до брошюры, которую издал на собственные средства под названием «Новая живопись». Он описал основные принципы новой «школы», как их понимал, напомнив читателям, что эти новые революционеры выставляются в выдающейся компании вместе с Милле, Йонгкиндом, Буденом, Фантен-Латуром и Уистлером. Тем не менее, акцентировал он, публика должна сосредоточиться не на их убеждениях, а на творческих идеях. Эти художники открыли новый способ рисовать свет и изображать повседневную жизнь людей. На их полотнах обычный человек воспевается со всеми его причудами и индивидуальными особенностями. Однако дальше Дюранти добавил ложку дегтя, заметив, что некоторые картины тем не менее кажутся ему слишком «фантастичными», поскольку даже хороший реалист безусловно обязан быть хорошим рисовальщиком.

Некоторые читатели улавливали намеки на лояльность автора членам группы: его замечания по поводу изображения конторы по торговле хлопком, оперных кулис и прачек выдавали, что он ангажирован Дега написать эту рецензию. А финал статьи: «Я желаю доброго ветра им в паруса… Я призываю матросов быть внимательными, решительными и терпеливыми…» – подразумевал знание роли, которую Кайботт (страстный яхтсмен) играл в группе.

Другие обозреватели следовали его примеру: все они умеряли положительные отзывы предостережениями. В «Опиньон насьональ» Сильвестр хвалил художников за силу убеждений, но критиковал их «идеал» как страдающий незавершенностью. «Арт» сравнивал эту экспозицию с групповой выставкой 1874 года, высказывая мнение, что ничего нового с тех пор не появилось, просто «худшее все более прививается на плохое, отвратительное и несуществующее». «Монитёр универсель» заявляла, что у этих художников «творческая непримиримость идет рука об руку с политической».

Но, как ни странно, самой огорчительной оказалась рецензия Золя в «Мессаж де л’Эроп», поскольку в прошлом он их поддерживал, а теперь вдруг сменил галс. Правда, он выделял «пронизанное женским ви́дением оригинальное обаяние» Берты Моризо и улавливал революционный дух, который, по его мнению, в ближайшие годы безусловно одержит победу над Академией изящных искусств и изменит Салон. Однако убийственно добавлял, что разочарован самой выставкой, поскольку не увидел никаких достижений по сравнению с предыдущей, со времени которой прошло уже два года, и поскольку по-прежнему неясно, куда идет это новое направление.

Вероятно, позиция Золя определялась политикой. Пока шла выставка, в «Лё бьен публик» начал печататься его новый роман «Западня». «Это не грязь, не жестокость, это порнография», – возмущенно отозвался на начало публикации рецензент «Фигаро». Так почему должны иметь успех импрессионисты, если провалился Золя? (Волнения оказались напрасными: к концу следующего года было продано свыше 50 тысяч экземпляров книги, что превзошло самые смелые мечты Золя и Шарпентье.)

Так или иначе, точку зрения Золя можно было отдаленно сравнить с высказываниями Вольфа, который снова написал о группе в «Фигаро». На сей раз он рвал их в клочья, воспользовавшись случаем всадить нож не только в художников, но и в Дюран-Рюэля: