Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

‹…› Писал Суворин и пьесы. Ставились они и на казенной сцене. Большого значения не имели, хотя отличались сценичностью и благодарным актерским материалом. Его «Татьяна Репина» приобрела большую популярность и долго не сходила с репертуара.

‹…› Казалось бы, такой серьезный и деловитый человек, как Суворин, не нуждался в мелком тщеславии, но… «на всякого мудреца — довольно простоты!..» И он, оказывается, был подвержен этой слабости! Проявлялась в нем такая слабость весьма наивно и чисто по-детски. Так, например, он всегда норовил попасть на сцену в тот момент, когда в антракте поднимался занавес для выхода актеров на вызовы, и в такой обстановке будто случайно оказаться в поле зрения аплодирующей публики, — Алексей Сергеевич всегда был доволен, когда это случалось.

‹…› Суворинский театр долго не мог найти себя. Долго не определялось его лицо. Поначалу казалось, что он намеревается культивировать серьезный репертуар и ставить классические пьесы и интересные новинки как русского, так и западного театра. По крайней мере, за это говорили первые его постановки: «Гроза» Островского, «Власть тьмы» Толстого, «Ганнеле» Гауптмана.

Все приняли три постановки как программные и предполагали, что по такому пути пойдет и дальнейшее развитие театра. Но в результате бессистемного ведения дела театр вскоре сбился с намеченного пути и стал ставить что попало, ставить своих авторов — членов Литературно-художественного общества или даже членов самой дирекции. Каждый из них старался пристроить в свой театр свою пьесу, и репертуар постепенно начал засоряться всевозможными «Губернскими Клеопатрами» или «В горах Кавказа» ‹…› и прочей макулатурой.

Таким образом, мало-помалу Малый театр Суворина скатился до типичного <обывательского> театра, привлекая подобный же контингент зрителей, вкусам которого и старался потрафлять [ЮРЬЕВ. С. 58–63].

Хотя с ним «в то время отлично ладили люди ‹…› левы<х> взглядов», открыто выказывающие антиправительственные настроения, как, например, Лев Толстой, которого он боготворил, многие видных представителей литературно-художественного мира, и среди них, в первую очередь, конечно же, евреи, относились к нему неприязненно.

А. С. Суворин заприметил Антошу Чехонте в начале 1886 года с подачи своих сотрудников и Григоровича. Вняв их совету, он, как пишет И. Ясинский в «Романе моей жизни»:

Потребовал «Петербургскую газету», прочитал рассказ Чехонте и послал ему пригласительное письмо [ТОЛСТАЯ Е. (II). С. 340].

В феврале Суворин и Чехов встретились лично, явно понравились друг другу, и издатель предложил молодому автору печататься в его газете.

В апреле <1886 года> Антон Чехов снова встретился с Сувориным, и в этот раз их связала крепкая дружба[236]

, которую впоследствии разрушит расхождение во взглядах, поначалу вызывавшее взаимный интерес. Суворин сразу почувствовал в Чехове редкостный талант и душевную тонкость, а Чехов нашел в Суворине тактичного покровителя. На то, чтобы Суворин убедился в твердости чеховской натуры, а Чехов — в слабости суворинского характера, уйдет двенадцать долгих лет. А пока они были нужны друг другу: газета «Новое время» нуждалась в литературном гении, а Чехову надо было торить дорогу в петербургские писательские круги. В последующее десятилетие лишь с Сувориным Чехов был предельно откровенен — тот отвечал ему взаимностью и, несмотря на разницу в возрасте, был с Чеховым на равных.

У Суворина, солдатского сына, рожденного в российской глубинке (Бобровский уезд Воронежской губернии соседствовал с краями, откуда пошел чеховский род), с Чеховым было много общего — свой путь наверх он прокладывал сквозь тернии учительства и репортерства ‹…›. В конце шестидесятых годов он приобрел известность как либерал, а в конце семидесятых, числя себя другом Достоевского, устремился в политику, сделав свою газету самой читаемой, самой почитаемой и самой порицаемой за ее близость к правящим кругам, за национализм, а также за обширный раздел объявлений, в которых молодые безработные француженки «искали себе места».

При этом он сохранил независимость: у номинального редактора газеты, М. Федорова, всегда был наготове чемоданчик с вещами — на случай, если иной журналистский выпад Суворина будет чреват тюремным заключением. ‹…›