Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

О фельетоне Буренина отец сказал мне, когда прочитал его: «конечно фельетон написан хорошо, но он ругательный». На это я ему возразил: «пожалуй что так, но воображаю что такое Стасов „наворотил“ в „Новостях“ об Антокольском и Буренине. Ведь ты этого не читал, не читал и я, но прекрасно могу себе представить». Стасов не совсем юродивый. Юродивые никого не заставляют поклоняться своему делу, они были газетчиками-обличителями своего времени, несвободными от третьего предостережения в виде кутузка и палок, а Стасов готов бить дубиной в лоб всякого, у кого Антокольский сидит не на самой вершине Олимпа. Боги Стасова — это изломанные уродцы с обезьяньими руками и ногами, или он хочет насильственно (и эту насильственность он понимает) занять храмину русского искусства и зычно возглашать в ней хвалу им в роли первосвященника, несменяемого непременно. Кто из этих уродцев не захочет иметь Стасова своим первосвященником, тому Стасов не замедлит изменить, совершенно «как женушка». Стасову хочется не столько торжества своих идей, сколько торжества своей личности и это мне в нем глубоко противно и удары по этой личности (литературной конечно) я не могу осуждать не кривя душою. Пускай Стасов уже и старый человек. Притом идея фельетона Г-на: в делах искусства не должно быть места кумовству и протекциям, совершенно правильная[231].

В конечном итоге проект еще одного памятника Екатерине II для Петербурга работы Марка Антокольского был забракован императором Александром III[232].

Интересной особенностью позиции Чехова в полемике об Антокольском является то обстоятельство, что писателя, столь неприязненно относившегося к русско-еврейским литераторам, нисколько не волновало еврейское происхождение мастера, когда дело касалось художников или скульпторов[233]

. Подтверждением этому является история создания памятника Петру I для Таганрога. Чехов, загоревшийся этим проектом в конце 90-х годов, уже являлся в это время не только всероссийской, но и мировой знаменитость. Он умело дистанцировался от какой-либо политической ангажированности, водил дружбу и с консерваторами, и с либералами, и с толстовцами, и с радикальными демократами (Горький, Короленко), и уже только по этой причине был всеми любим и привечаем. Казалось бы, ему ничего не стоило обратиться, например, к петербургскому скульптору-монументалисту Александру Опекушину, прославившемуся в России своими памятниками А. С. Пушкину в Москве (1880), Петербурге (1884) и Кишиневе (1885), М. Ю. Лермонтову в Пятигорске (1889), Александру II (у южной стены Кремля, 1898), Екатерины II (в здании Московской городской думы, 1896), а также грандиозный — его общая высота вместе с постаментом составляла почти 16 м., памятник генерал-губернатору Восточной Сибири Н. Н. Муравьеву-Амурскому в Хабаровске (1891). Александр Опекушин — ревностный православный христианин и монархист, был очень популярен в правоконсервативных кругах российской элиты и пользовался покровительством Александра III и др.

Он мог обратиться также и к молодому московскому скульптору Сергею Волнухину, который, не будучи в то время знаменитостью, явно запросил бы меньшую плату за свою работу.

Однако, при всей своей прагматичности, Чехов делает выбор в пользу русских скульпторов, живущих в Париже. Как явствует из его письма П. Ф. Иорданову от 21 апреля (3 мая) 1898 года (Париж), он выбирает двух европейских знаменитостей, и оба они — Бернштам и Антокольский, евреи:

Многоуважаемый Павел Федорович, кроме Антокольского в Париже проживает еще один русский скульптор, весьма известный, работы которого занимают видное место на выставках и в музеях. Это Бернштам (69 rue Douai, Paris). Он также занимался много Петром, сделал много интересного и между прочим занят теперь «Петром, встречающим Людовика XV» — это, вероятно, для музея Александра III в Петербурге. Я послал Вам три фотографии, из которых на одной Петр целует мальчика, Людовика XV.

Бернштам с радостью взялся бы за статую для Таганрога[234]. Он говорит, что 20 тысяч вполне достаточно, что это большие деньги; за работу он не возьмет ничего, довольствуется лишь одною честью. По его мнению, Петр должен быть молодым, каким он был, когда основывал Таганрог, и должен иметь размеры до 5–6 арш<ин>.

Завтра буду у Антокольского и возьму у него фотографию, которую он обещал.