Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Константин Петрович — незначительный поэт, но страстный критик-охранитель[332], подверг в реакционном «Русском вестника» критическому разбору рассказ «Тина», в котором, по его мнению, «г. Чехов распространяется за счет внешних подробностей». Изложив содержание рассказа, К. П. Медведский писал:

«Что же скажет читатель, пробежав рассказ? Очень мило, интересно и не без пикантности.

И мы согласны с этим отзывом. Но при чем тут тина? Что было неотразимо обаятельного и чарующего в еврейке? каким волшебством отрывала она мужей от жен и женихов от невест? Г-н Чехов ничего не разъясняет. ‹…› Итак, возникает целый ряд соображений, которые основываются на чрезвычайно скудном фактическом и психологическом материале. Они не помогают добраться до смысла рассказа, а только более и более запутывают любознательного читателя. Чем старательнее вникает он в смысл произведения, тем труднее ему ориентироваться. В конце концов, остается успокоиться на том заключении, что автор сам не знает внутренней подкладки происшествий, о которых рассказывает» (К. М-ский. Жертва безвременья. — «Русский вестник», 1896, № 8, стр. 279, 283–284).

В итоге своего рассмотрения автор рецензии отмечал, что Чехов чужд грубой тенденциозности, но, как приверженец будничных тем и настроений, «старается изображать жизнь как можно проще», что не всегда целесообразно. «Однако эта простота не помогла делу, и мы уже знаем, к какой неразрешимой загадке привел в данном случае читателя г. Чехов. Я думаю, он смешал простоту, иначе говоря, искренность отношения художника к жизни с несложностью житейских явлений, будто бы проистекающих всегда от действия очень нехитрых и очевидных факторов» (там же, стр. 292).

Были, конечно, среди современников Чехова и доброжелательно воспринявшие «Тину» читатели. Например, публицист, переводчик и комментатор античных авторов Платон Николаевич Краснов (1866–1924), в своей рецензии характеризовал ее как показательный для характеристики обрисованной Чеховым ужасающей пошлости общества <рассказ> и ставил ее в один ряд с такими шедеврами, как «Именины» и «Палата № 6»: «При чтении их сердце сжимается ужасом и холодом — до чего всё мелко, низко, пошло и как эта по шлость всё давит собою, охватывает, поглощает!» (П. Краснов. Осенние беллетристы. — «Труд», 1895, № 1, стр. 207).

Иван Бунин, «включил „Тину“ в перечень лучших, по его мнению, произведений Чехова». Да и сам автор впоследствии отнюдь не относил свое «скандалезное дитя» к «ошибкам молодости»:

В письме к И. Я. Павловскому от 5 декабря 1894 г. Чехов рекомендовал «Тину» в числе шести своих рассказов («Тина», «Поцелуй», «Дуэль», «Дома», «Страх», «Именины»), по его мнению, «наиболее подходящих для французского читателя» — «для Лангена» (издатель из Мюнхена), здесь и выше [ЧПССИП. Т. 5. С. 377–378].

Вплоть до наших дней рассказ «Тина», впервые опубликованный 29 октября 1886 года в газете «Новое время», остается предметом особо пристального внимания исследователей, касающихся темы «Чехов и евреи». Его деконструируют, анализируют отдельные части с разных точек зрения, в том числе и биографической — на предмет особого рода переживаний из-за несостоявшейся женитьбы на Дуне Эфрос; вскрывают различного рода уровни: поверхностный — рассчитанный на широкого читателя, охочего до еврейских анекдотов, особенно с антисемитским душком, и глубинные — интересующие литературных гурманов. Такого рода интерпретацию текста «Тины» предлагает в частности Елена Толстая.

Елена Толстая. «Корчма и будуар» [Толстая Е. С. 28–34, 36]

Рассказ «Тина» произвел публичную сенсацию и был воспринят всеми и как антисемитский, и, вдобавок, как омерзительно грязный. Героиня, Сусанна Моисеевна, наследница вино-водочной торговли, не хочет платить по векселю герою, поручику Сокольскому. Она сначала удивляет его разговорами о том, как не любит евреев, и всё еврейское, а любит русских и французов, как она ходит в церковь и т. д. Потом она внезапно выхватывает у него вексель, они начинают бороться, однако дело кончается тем, что Сокольский у неё остаётся. Его шокирует развратность Сусанны, ее вульгарная роскошь, но что-то в ней неудержимо его притягивает. Он понимает, что это гибель, и сам удивляется ее власти над собой.

Чехов начинает описание с запаха жасмина, похожего на запах тления, делая его лейтмотивом героини. И белизна лица её «почему-то» напоминает герою притворный жасминный запах. Запахов вообще в этом рассказе много: Сусанна жалуется, что соседки говорят, будто у неё пахнет чесноком, а это отец продушил дом лекарствами.

‹…›

В описании героини Чехов настоятельно проводит тему распада: Сусанна сама слишком бледна, и кончик длинного носа и ушей у неё, как восковые, и бледные десны — это бледная немочь; и нервная она, как индюшка, и балдахин над ее кроватью напоминает погребальный, и дом какой-то нежилой; она наследница умерших владельцев; всё указывает на смерть вымирание.