Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Но чуткий Чехов удивительно тонко нащупывает то отличие, которое делает инфернальную ростовщицу необходимой и желанной: её слабость и болезнь он компенсирует высоким жизненным тонусом. Эта тема жизни, «перехлестывающей через барьеры», проводится также на уровне интерьера: дом Сусанны — оранжерея, где свищут разнообразные птицы, то есть царство природы, «райский сад». (Несомненно, это деталь — птицы — ещё и эмблематична, в том смысле, в котором раскрытая клетка и вылетевшая птичка на картинах «маленьких голландцев» XVIII века означают разврат, распутство). Она носитель дионисийского начала: «Есть места, где трезвого тошнит, а у пьяного дух радуется», — говорится о ее доме. Её вторжение в повседневную жизнь освобождает, веселит, делает детьми — не зря согрешивши, братья наряжаются турками. Тема «турок» подключается к общему восточному колориту таких наименований героини, как «царица Тамара», библейских аллюзий и вакхической темы. Привлекают в ней «резкие переходы, переливы красок».

Но есть и еще один аспект: повышенная откровенность, обнажённость («наглость, цинизм», по выражению персонажа), которая страшно нравится, раскрепощает. Это как бы избыток человеческого, но запретного и низкого. Социально табуированная Сусанна нужна и необходима, и этот факт занимает и тревожит автора.

Изобилие мелких, точных натуралистических деталей, позволяет Чехову замаскировать символику и эмблематику, унаследованную от романтического письма. Прозаичность, «сегодняшность» происшествия отвлекает читателя от демонологической бутафории: это подчеркнуто в иллюзионных играх с текстами романсов, которые поются у Сусанны. Фраза «Не называй её небесной и у земли не отнимай» — явно иронический комментарий по поводу амбивалентной модальности рассказа. Это цитата из романса Н. Ф. Павлова (1834), воспевающего чувственную красоту. Последняя строфа его — ключевая для чеховского текста:

Она — не ангел-небожитель,Но о любви ее моля,Как помнить горнюю обитель,Как знать, что — небо, что — земля?

С ней мир другой, но мир прелестный,С ней гаснет вера в лучший край…Не называй ее небесной

И у земли не отнимай!

Уравняв «еврейский соблазн» с «женским соблазном», Чехов забежал вперед в проблематику Отто Вейнингера[333] и расистских идеологов. В итоге рассказ как бы говорит, вторя Суворину: «они» — всегда одинаковы, и даже в сегодняшних, странных, новых формах «они» такие же, «они» по-прежнему жадны, безжалостны, опасны. В страхе перед «ними» в рассказе чувствуется и ощущение глубинное, иррациональное — безличности, страшной массовидности, мифичности и даже сверхъестественности силы, угадывающейся за героиней. Сусанна из вульгарной эротоманки переосмысливается в конце рассказа в демоническую губительницу именно потому, что её притяжение безлично, направлено не на одного, а на всех: на первого брата, и на второго, и на всех русских вообще, рассказ как бы говорит — «они против всех нас».

Опора на стереотипы сочетается с бойким и то ли архаичным, то ли новаторским парадоксализмом: «они» не хотят креститься, и это именно и страшно. Да, «они» вовсе не такие отсталые, «они» умные, культурные, тем хуже; «они» вот-вот нас перещеголяют.

Да «они» слабы, «они» вымирают (ведь весёлая, бойкая Сусанна у Чехова — на самом деле слаба, живость ее болезненная, это истерия, надрыв, нимфомания), но именно эта слабость оборачивается нервностью, повышенной энергией, куда нам против них.

В самом интересном для нас культурном смысле идейную нагрузку рассказа можно прочесть так: «чем „они“ культурнее, чем богаче, тем „они“ вульгарнее и отвратительнее. Вы думаете, вы другие, а вы такие же, только хуже».

Это прежде всего относится к языковым, религиозным и национальным притяжениям и отталкиваниям Сусанны.

Кажется, что для Чехова именно здесь находится психологическое объяснение феномена Сусанны, объяснение распада её личности, ведущего к превращению её в своего рода сексуальную мстительницу (Карлинский считает, что её сексуальная власть есть своего рода компенсация за унижение, за враждебность общества, она порабощает и губит как бы бескорыстно, в знак мести: поручик, герой рассказа, никогда уже не женится) [KARLINSKY. Р. 55].