Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

В чём же заключается распад её личности? Видимо, в том, что Сусанна ненавидит женщин, ненавидит евреев и всё еврейское, а больше всего — ненавидит еврейских женщин, то есть, по сути дела, она отрицает часть самой себя. Здесь Чехов прибегает ещё к одной мифологеме: на стене у Сусанны висит олеография «Встреча Иакова с Исавом». Исав, продавший своё право первородства за чечевичную похлебку, мог появиться как символ отказа Сусанны от своего народа в жажде быть принятой как своя среди чужих. С другой стороны, тема встречи библейских братьев — аллюзия на развязку «Тины»; ведь один из братьев в рассказе также совершает нечто вроде предательства себя и отказа от своей судьбы ради сомнительных чар Сусанны, позволяя затянуть тебя в «тину» чужих интересов: тоже своего рода отказ от русско-дворянского первородства.

Думается, что Чехова как исследователя психики, внимательнейшего и очень современного, в образе Сусанны привлекает сам этот феномен самоотрицания, отталкивания от своего. Вспомним, что именно это является как бы лейтмотивам всего цикла его произведений на еврейскую тему, написанных в 1887–1888 годах: «Перекати поле», «Иванов» и, в особенности, «Степь». В повести «Степь» как нигде чувствуется, что отталкивание от своих этнических и религиозных корней, морально невероятно волнует Чехова. ‹…›

«Тина» была чуть ли не первым крупным произведением Чехова, углублённо изучающим современную женщину с психическими и сексуальными абберациями — своего рода «история болезни»; рассказ открывает чеховскую антифеминистическую тему. <Помимо всего вышесказанного> «Тина» <также> может считаться чеховским вкладом в нововременские выпады против французских и соответствующих им русских литературных нововведений, <где тон задавал Виктор Буренин>, писавший в одном из «Критических очерков» (1886) ‹…› по поводу рыночных устремлений новейшей литературы ‹…›:

— Где я слышал этот раздражающий и вместе с тем тяжелый запах, двойной экстракт тления и возбуждающих страстей? Что такое напоминает он мне? Альков кокотки, или поэзию новейших певцов болезненной порнографии ‹…›? Или вообще удушливый аромат нашего времени, которое, как известно, выражает последние судороги умирающего века, высший расцвет буржуазной идеи, ее гниение.

Семен Сендерович. «Рассказ Чехова „Тина“. Опыт чтения вглубь»

Майклу Финку

Чехов и евреи

В творчестве А. П. Чехова один рассказ пользуется репутацией юдофобского — это «Тина» 1886 года[334]

. Самый факт юдофобии у Чехова всегда представлялся его читателям настолько озадачивающим, что в числе первых из них были такие, что сочли рассказ недостойным пера его автора[335], а современная критика более пытается объяснить его появление, чем понять его смысл[336]. Рассказ «Тина» 26-летнего Чехова появился в газете А. С. Суворина «Новое время» 29 октября 1886 г. В тот же день Чехов писал приятельнице, М. В. Киселевой: «Денег нет. ‹…› Мать и тетки умоляют меня жениться на купеческой дочке. Была сейчас Эфрос. Я озлил ее, сказав, что еврейская молодежь гроша не стоит; обиделась и ушла». Вероятно, что между появлением «Тины» и визитом Эфрос была прямая связь. Как бы там ни было, но связь между «Тиной» и Эфрос была отмечена исследователями[337] и тем самым была поставлена тема «Чехов и евреи», в которой неизбежно пресекаются вопросы толкования творчества писателя и понимания его личности. Такое соединение может вызывать возражение у тех, кто считает, что творчество должно интерпретироваться на своих собственных основаниях. Возражение резонное, если его принять с ограничениями. Прежде всего, никакое толкование текста не может быть герметическим, и язык как средство общения, и язык жизненных реалий требуют исторического комментария. Во-вторых, язык художественного произведения — не только общий, но и индивидуальный, приватный язык автора, и биографические документы — тоже ведь тексты — могут быть незаменимы для его уточнения. В-третьих, следует согласиться с Ницше и Шестовым, что при чтении художественного текста для нас самое ценное и глубокое — лицо автора, проступающее сквозь речь, сквозь образы, иначе говоря, что художественная литература — это искусство выражения. Если искусство выражает автора, то для чтения текста на языке автора уместно обращаться к документам, позволяющим понять его. Необходимое ограничение в этом отношении: биографический комментарий способен давать фон, необходимый для понимания художественного произведения, но не может служить посылкой для интерпретации — фон может быть и контрастным. Задача биографического комментария деликатная, но важная и даже необходимая, если рассматривать биографический комментарий как ближайшую часть комментария исторического.