Человек и его тень

Разъяснилось. Свет зари немного резал глаза. Он опустил коричневый противосолнечный козырек. Взглянув, он увидел, как легкий туман ложится по деревням, но лучи солнца все же попадали в машину, фантастически сплетались у него на груди и коленях. Ветки деревьев на обочине рассекали солнце, осколки лучей обжигали, и от этого он впадал в непонятное, странное оцепенение. Он купался в этих мгновенных тысячеликих лучах, незаметно проникаясь покоем и удовлетворением. Под аккомпанемент гудения, скрежета и шуршания, под скачку черных и круговорот красных цифр на спидометре он уезжал все дальше от горной деревни, был все ближе к Пекину, оставляя все дальше старину Чжантоу, оказываясь все ближе к заместителю начальника Чжану. Занятый по горло работой, он в конце концов попросил десятидневный отпуск. Даже обратился по этому поводу к своему начальнику, ибо хотел решить свою жизненную проблему, передавая ее на рассмотрение своему старому товарищу. Ведь о любви было принято говорить только так: решить жизненную проблему, или, иначе, личный вопрос, словно речь шла по меньшей мере о составлении законов и циркуляров. Если бы он сказал, что едет повидать человека, который дорог ему, то люди сразу решили бы, что «его манера работать никуда не годится», решили бы, что он плохо себя чувствует или же что он превратился в «ревизиониста». Любовь называют «вопросом», о женитьбе говорят «решить вопрос», поистине извращение родного языка и оскорбление человеческих чувств. Но он привык говорить именно в таком духе и продолжал просить отпуск этими трафаретными деревянными словами. Он покинул свой рабочий кабинет, оставил ворох срочных и хлопотных дел и теперь не находил себе места от беспокойства. Расставшись с тем, что составляло его суть, расставшись с привычной, комфортабельной квартирой, с канцелярией, он выглядел не таким уж и веселым. Но этот старый человек был переполнен воспоминаниями. Одно из них волновало так, что он с трудом переводил дыхание. Из-за этого воспоминания он и отправился в путь. Ехал в жестком вагоне. Ехал междугородным автобусом. Во время ночевки сорок два человека старались уснуть в одной большой комнате. Запах сигаретного дыма, пота, вони распирал потолок. Шесть сорокаваттных люминесцентных ламп горели всю ночь. Ехал он и на небольшой легковой машине, специально посланной за ним как за руководящим работником. Садясь в эту комфортабельную машину, он поглядел на свое лицо в боковом зеркальце и нашел себя таким свежим, словно только что искупался в ванне, намазался кремом и обсушился под феном. Сидя в такой машине, он в точности напоминал только что вынутую из печи сдобу, пахнущую сахарным песком, яичным желтком, молоком и пшеницей, сдобу, пропеченную до красной с хрустом корочки. Выйдя из машины, он направился к гостинице для высокопоставленных работников и иностранцев. Заново оборудованное полупустое здание поднималось, словно горный пик, на покрытой цветами равнине, танцуя на ветру. Белоснежная ванна. Изящный и удобный электрический терморегулятор. Но все это казалось ему несущественным. Все эта не затрагивало его сути, его собственного «я». Он беспокойно твердил себе, что ему нужна лишь деревня в горах. Он ехал туда, чтобы найти Цю Вэнь, найти Дун Дуна, найти того, все еще не забытого старину Чжантоу, найти того несчастливого в своем счастье человека, о котором заботились и которому верили крестьяне. Скоро он уедет. Переночует в гостинице для высокопоставленных постояльцев, а затем на четыре часа в самолет. А затем появится его ЗИМ. Секретарь встретит на стоянке для машин, заставляя поверить, что существует заместитель начальника Чжан. В это заставят поверить оживленные улицы, белые от снега скоростные магистрали, красноватый свет фонарей. Людей и машин стало больше, перекресток, машина замедляет ход. Поворот, и еще один, машина идет тише, останавливается. Он жмет руку шоферу и благодарит, приглашает войти и передохнуть, шофер вежливо отказывается. Секретарь несет следом немногочисленные вещи. Лифт ярко освещен, лифтерша в отглаженном платье здоровается с ним. Он снова вернулся туда, где каждый, зная его служебное положение, встречает его легкой улыбкой. Он вставляет ключ в замок, он не хранит ключа у секретаря, предпочитая сам открывать дверь. Он не хочет по такому пустяковому делу беспокоить других людей. Дверь открывается, зажигается свет, ни пылинки на полу и на стенах, увешанных подобающими высокопоставленному работнику аксессуарами, ни пылинки, словно кто-то изо дня в день мыл комнату со стиральным порошком. Он вернулся, он присел на диван.

Хай Юнь