Человек и его тень

Что же произошло там, в прошлом? Все еще звучит в ушах голос Хай Юнь. Все еще звенят слова. Но и стань эти слова беззвучными, они жили бы, как и прежде, не канули неведомо куда. В каком уголке вселенной затерялась ее прозрачная и чистая тень? Хай Юнь на самом деле уже больше нет? Может быть, в каком-нибудь смутно-далеком уголке вселенной он еще наяву увидит ее? Это ее свет, свет созвездий, который мы видим спустя сотни лет? Что может быть долговечнее ее света?

Все это в конце концов дела прошлые и далекие, дела прежнего поколения. В душе этого старого человека, когда он вспоминал прошлое, всякий раз перемежались воспоминания тридцатилетней, сорокалетней и пятидесятилетней давности. Может ли быть, чтобы через сто, двести, пятьсот лет кто-нибудь вспомнит о Хай Юнь или о такой же, как Хай Юнь? Сумеет ли кто-нибудь через пятьсот лет в том счастливом и справедливом мире (но ни в коем случае не в раю) ясно представить, какие сладкие и горькие, острые и жаркие воспоминания жили в сердце одного молодого человека?

Прежнее поколение, прежнее поколение, неужели где-то в прошлом встретились он и Хай Юнь? 1949 год, «день свободы светел, был прекрасен и чудесен вдохновенной битвы ветер, с Мао Цзэдуном ты идешь, горячая сердцами молодежь». Люди пели эти строки во имя свободного Китая. Тяжелые бои, тяготы походов, переходы, отступления, временные неудачи, погибшие, кровь, раны, голод, череда городов, солдатские каски, посверкивающие грани штыков, черные глазницы домов, воззвания «главного штаба по борьбе с бандитизмом», напряженная атмосфера «трех выравниваний и расследований», проверок одна за другой, свой долг людям китайский коммунист выплачивал по самой высокой цене, но армейская жизнь была необременительной и целесообразной — как единое целое двигались танки, кавалерия, артиллерия, знаменосцы, барабанщики и песенники. Входишь в город — и начинаешь прежде всего с танцев под частушки. Входишь в другой — и начинаешь вовсю греметь барабанами. Люди, размахивающие красными знаменами, освободили весь Китай, люди, танцующие под частушки, могли дотанцеваться и до рая, люди, бьющие в барабан, могли, как казалось, достучаться до справедливости, равенства и богатства. В то время ему было двадцать девять лет, на губе темнела полоска усов, на нем была куртка серого цвета, которую носили кадровые работники, на рукаве ее и на левой стороне груди он носил нашивку с надписью «Военно-революционный совет Н-ской части Народно-освободительной армии». Из его глаз, от его поступков нисходил на людей прометеевский дух свободы, счастья и света. Он мог работать по шестнадцать, восемнадцать, по двадцать часов в сутки. Он не знал усталости. Живительные силы земли и неба вливались в него. Поистине притекали к нему от земли и неба. Он был молодым из молодых, поэтому будущее казалось ему заманчивым. Он был опытнее всех старых, поэтому и, был причислен к «старым» революционерам, занимавшим среди населения страны мизерное место. В обычном, среднего ранга городе он получил пост заместителя начальника военного совета, каждый день принимал ответственных работников из низовых партийных организаций, командный состав местного гарнизона, делегатов, рабочих и делегатов союзов учащихся, представителей науки и техники, капиталистов и деятелей Военно-политического консультативного совета Народной партии. Его речи, вплоть до любимых им словечек, его аргументы — убеждающие, лаконичные, доходчивые, последовательные, логичные, не оставляющие сомнений, бьющие в одну цель, неожиданные и дельные, казались населению этого многотысячного города новыми и неслыханными. Он был творением коммунистической партии, творением революции, он был гребнем новой волны, триумфатором, победителем, в руках которого внезапно оказалась огромная, поистине безграничная власть и сила. Каждая его фраза внимательно выслушивалась, тщательно записывалась, ее заучивали, впитывали в себя, ею руководствовались в делах, она немедленно давала следствия и результаты. Мы решили изъять фальшивые деньги, стабилизировать цены — и деньги были обменены, и цены стабилизированы. Мы решили наладить общественный порядок, привести его в норму — и в результате исчезли босяки и воры, ночами не запирались двери, люди не брали чужого. Мы решили запретить наркотики и проституцию — и поэтому опиумные лавки и публичные дома «скончались на руках владельцев». Мы добивались того, чего хотели. И не добивались того, что нам было не нужно. Однажды, в то время, когда он говорил представителям городского управления «мы решили…», в комнату заседаний ворвалась высокая, прелестная, сияющая глазами девушка, одетая в белую блузку. Вспоминая об этом, он понимал, что это была даже не девушка, а девочка-подросток. Ведь иногда, когда идешь, задумавшись, дорога кажется длинной-длинной, а пройдешь и видишь, что шел лишь по маленькому переулку.