Человек и сверхчеловек

Мендоса (вскакивая). Трусит?.. Молодой человек! Я происхожу из семьи знаменитых боксеров, и вашей сестре хорошо известно, что вы против меня — все равно что детская колясочка против вашего автомобиля.

Стрэйкер (втайне струхнув, поднимается все же с колен с видом бесшабашного забияки). Подумаешь, испугали! Я вам покажу Луизу! Луиза! Для вас и «мисс Стрэйкер» достаточно хороша!

Мендоса. Я хотел бы, чтоб вы ее в этом убедили.

Стрэйкер (задохнувшись от злости). Слуш…

Тэннер (

быстро встает и становится между ними). Перестаньте, Генри. Ну, положим, вы побьете президента, но вы же не можете перебить всю Лигу Сьерры? Сядьте на свое место и успокойтесь. Даже кошка смеет смотреть на короля; и даже президент бандитов смеет смотреть на вашу сестру. Вообще эта семейная спесь — пережиток прошлого.

Стрэйкер (повинуясь, но все еще ворча). Пусть его смотрит на нее. Но с чего ему взбрело в голову, будто она когда-нибудь смотрела на него? (Неохотно укладывается снова на земле у костра.) Послушать его, так и правда подумаешь, что она с ним водилась. (Поворачивается спиной и устраивается поудобнее, собираясь спать.)

Мендоса (Тэннеру; кругом все уже спят, и он делается откровеннее, видя, что остался наедине с сочувственно настроенным слушателем, под усыпанным звездами небом). Да, вот так это и было, сэр. Разумом она опередила свою эпоху, но социальные предрассудки и семейные привязанности тянули ее назад, в глубь темных веков. Ах, сэр, поистине любому порыву наших чувств можно найти выражение у Шекспира;

Ее любил я. Сорок тысяч братьев[145]Всем множеством своей любви со мною

Не уравнялись бы…

Дальше я забыл. Конечно, вы можете назвать это безумием, наваждением. Я способный человек, сильный человек еще десять лет, и я был бы владельцем первоклассного отеля. Но я встретил ее — и вот перед вами бандит, отщепенец. Нет, даже Шекспир не в силах передать мои чувства к Луизе. Позвольте прочесть вам несколько строк, которые я ей посвятил. Их литературное достоинство, может быть, и невысоко, но они лучше всего передают мои чувства. (Вынимает из кармана пачку ресторанных счетов, исписанных неразборчивым почерком, и, встав на колени, помешивает палочкой в костре, чтобы он разгорелся ярче.)

Тэннер (резко хлопнув его по плечу). Послушайте, президент, бросьте это в огонь.

Мендоса (изумленно). Что?

Тэннер. Вы губите свою жизнь ради жалкой мании.

Мендоса. Я знаю.

Тэннер. Нет, вы не знаете. Не может человек сознательно совершать над собой такое преступление. Как вам не стыдно среди этих царственных гор, под этим божественным небом, вдыхая этот чудесный теплый воздух — говорить языком третьеразрядного писаки из Блумсбери[146]!

Мендоса (качая головой). Когда утрачена прелесть новизны, Сьерра ничуть не лучше Блумсбери. К тому же эти горы навевают сны о женщинах — о женщинах с прекрасными волосами.

Тэннер. Короче говоря — о Луизе. Ну, мне они не навевают снов о женщинах, друг мой. Я застрахован от любви.

Мендоса. Не хвалитесь раньше времени, сэр. В этих краях иногда снятся странные сны.

Тэннер. Что ж, посмотрим. Спокойной ночи. (Ложится и устраивается поудобнее, готовясь заснуть.)

Мендоса, вздохнув, следует его примеру; и на несколько мгновений в горах Сьерры воцаряется тишина. Потом Мендоса садится и умоляюще говорит Тэннеру:

Мендоса. Ну хоть несколько строчек, пока вы еще не заснули. Мне, право, очень хочется услышать ваше мнение.

Тэннер (сонным голосом). Валяйте. Я слушаю.

Мендоса. Тебя я встретил в Духов день, Луиза, Луиза…

Тэннер (приподнимаясь). Послушайте, дорогой мой президент, Луиза бесспорно очень красивое имя, но оно же не рифмуется с Духовым днем.

Мендоса. Конечно, нет. Оно и не должно рифмоваться, Луиза — это здесь рефрен.

Тэннер (укладывается вновь). Ах, рефрен. Ну, тогда простите. Читайте дальше.