Я прекрасно сознаю свое безобразие. И не настолько бесстыден, чтобы демонстрировать другим свою наготу. Разумеется, безобразен не я один – девяносто девять процентов людей имеют недостатки. Я убежден, что люди изобрели одежду не из-за утраты волосяного покрова, а, осознав свое безобразие, постарались скрыть его с помощью одежды, вот тогда-то у них и вылезли волосы. (Я знаю, что мое утверждение противоречит фактам, но все равно убежден в своей правоте.) Люди в состоянии жить, хоть и с трудом, но все же вынося взгляды окружающих, только потому, что надеются на несовершенство их зрения и оптический обман. Люди придумывают самые разные уловки, чтобы не отличаться от других, – стараются по возможности одинаково одеваться, одинаково стричься. А некоторые всю жизнь живут потупившись: мол, я не буду никого откровенно разглядывать, пусть и окружающие тоже постыдятся разглядывать меня. Вот почему в старину преступника выставляли к позорному столбу, но это наказание сочли настолько жестоким, что в цивилизованном обществе оно было отменено. Потому что действие, именуемое подглядыванием, обычно означает рассматривание осуждающим взглядом, и человек не хочет, чтобы за ним подглядывали. Когда человека ставят в такое положение, что ему неизбежно приходится подглядывать, от него требуют соответствующей компенсации – это общепринято. Действительно, в театре и кино тот, кто смотрит, платит деньги, а тот, на кого смотрят, получает деньги. Но каждый хочет сам смотреть и не хочет, чтобы смотрели на него. И бесконечная продажа все новых и новых средств подсматривания – радиоприемников, телевизоров – лишь доказывает, что девяносто девять процентов людей осознают свое безобразие. Близорукость моя все прогрессировала, я стал завсегдатаем стриптизов, потом поступил учеником к фотографу… а уж оттуда – всего одни шаг до человека-ящика.
(Снова примечание, сделанное красными чернилами: «Существование такой патологии, как эксгибиционизм, категорически противоречит утверждениям одного автора, считающего, что выставлять себя напоказ – обычная склонность всех людей».)
– Нет, ты и в самом деле ни рыба ни мясо, – резко заговорил лжечеловек-ящик хриплым голосом. – Тебе такое предлагают… а ты растерялся… Я бы на твоем месте, не раздумывая, согласился.
– А ты здесь будешь торчать как бельмо на глазу.
– Ну и что ж…
– Я на собственной шкуре испытал, что такое человек-ящик, – мне известно о нем гораздо больше, чем тебе. Когда люди игнорируют человека-ящика, они не знают, что за человек скрывается внутри ящика. А я тебя вижу насквозь. Я даже представляю себе твой взгляд, каким ты сейчас смотришь на меня. Мне противно. Я терпеть не могу, когда за мной постоянно следят.
– Но ведь тебе заплатили пятьдесят тысяч иен.
– Я сам привык подсматривать, но не готов к тому, чтобы за мной подсматривали…
Лжечеловек-ящик все время покачивался. И вдруг, наклонившись резко вперед, встал во весь рост с легкостью, которую от него трудно было ожидать. Задняя стенка ящика проехалась по стене, и послышался неприятный шуршащий звук, который обычно издает пересохший картон. В общем, подделка есть подделка. Она не идет ни в какое сравнение с настоящим ящиком, чуть влажным от долгого употребления.
– Ну ладно, хватит болтать, – веселым голосом сказал лжечеловек-ящик, широко расставив ноги. Поросшие волосами мускулистые босые ноги. Неужели он без штанов? – Я не так уж голоден, но бросить что-нибудь в рот не откажусь. – Потом он окликнул ее по имени и сказал: – Послушай, покажись-ка ему голой, а?
Я растерялся. Наверно, и она испытала неловкость оттого, что ей приказали раздеться, да еще назвали по имени. Даже сейчас я не решаюсь написать здесь ее имя. Я вновь остро ощутил, как много она для меня значит. Пусть случайно, но она оказалась единственным человеком противоположного пола, с которым мне удалось наконец встретиться, мне не с кем было ее сравнить, и меня вполне удовлетворяло местоимение «она».
– Прямо сейчас?
В голосе, каким она спросила это, не слышалось особой радости. Не было в нем и тени сомнения. Все гладко, округло, будто жирной ладонью провели по яйцу. Так она и в самом деле обнажится безо всякого стеснения. Я молчал в полной растерянности. Свело губы, я не мог вымолвить ни слова.
– Не возражаете?
– Не возражаю, но…
Короткий деловой разговор.
– Спичек не найдется?