Человек неразумный

Проснулся Заломов слишком рано, организм его продолжал жить по новоярскому времени. Было темно, тепло и влажно, тишину нарушали лишь уханья сов в ущелье да мерный шум Жоэквары. Мысли Заломова, коснувшись реки, пронеслись по её руслу, пересекли ширь Чёрного моря, миновали Босфор, пролетели над Мраморным морем и достигли мест, где тридцать пять веков назад многотысячное войско греков-ахейцев билось с троянцами, чтобы вернуть в Спарту одну сбежавшую красавицу. Принято считать, что истинной причиной Троянской войны была жадность ахейцев, но Заломов доверял Гомеру да и по собственному опыту знал, что

значит для мужчины женская красота, какая мощь скрыта в глазах, губах, шее… да и в каждом квадратном сантиметре женского тела.

– Странная штука эта красота, – думал он, – из чего она складывается? Стоит лишь слегка изменить форму носа или подбородка, и красоты как не бывало. Чему же тогда мы поклоняемся? Едва ли в наши гены вмонтирован идеал красоты, уж больно отличается он у разных народов… – и тут Заломов вспомнил, что встречал в научной литературе, будто красивое женское лицо можно получить усреднением большого числа лиц случайно взятых молодых женщин местной популяции. – Допустим, – продолжил он своё рассуждение, – у одной женщины на левом крыле носа есть бородавка. Невероятно, чтобы и её подруги имели бы бородавку точно на том же месте, значит, на обобщённом портрете, полученном наложением образов, скажем, тысячи женщин, та бородавка пропадёт, уменьшится в тысячу раз. И такое ослабление произойдёт с каждой индивидуальной особенностью. Выходит, усреднённое лицо будет чистым, гладким, бездефектным и симметричным; нетрудно заметить, что оно получится довольно красивым. А теперь предположим, что наш мозг обладает способностью усреднять лица окружающих женщин, то есть умеет создавать их обобщённый образ. Представим также, что этот обобщённый образ наш мозг хранит где-то в глубинах своей памяти как эталон красоты, как идеал. (Вот она платоновская идея без всякой мистики!) Ну а дальше всё очень просто: когда мы видим конкретную женщину, наш мозг тут же, во мгновение ока, сопоставляет её лицо с эталонным, и при близости обоих образов мы испытываем пьянящее чувство красоты и совершенства. А вот асимметрия, морщины, шрамы, прыщики, бородавки и прочие мелкие дефекты нас раздражают. Кстати, с возрастом число таких дефектов нарастает, и любое красивое лицо постепенно дурнеет. Итак, если при встрече с женщиной меня охватывает чувство красоты и совершенства, то значит, в моём мозгу активировался обобщённый женский образ. Выражаясь более поэтично, красивая женщина позволила мне прикоснуться к одной из платоновских идей.

И тут в голове Заломова возбуждённо зазвучал его внутренний голос: «Да любое прикосновение к чему-то обобщённому награждает нас эстетическим удовольствием!» – эта мысль показалась Заломову слишком уж смелой, но внутренний голос пустился её отстаивать: «Говорят, Пифагор, доказав свою знаменитую теорему, верную для всех прямоугольных треугольников, так обрадовался, что устроил пир для целого города. А Эйнштейн на полном серьёзе уверял, что красота уравнения – чуть ли не главный критерий его верности. Кстати, уравнения физиков – это грандиозные обобщения, объясняющие поведение огромного числа реальных объектов. Похоже, ради сладкого переживания красоты и совершенства нас и тянет к обобщениям!» – «Кто же это нас тянет?» – не выдержал Заломов. – «Кто, кто? Наш мозг, конечно. Наш разум, наша душа, – ответил всезнающий внутренний голос. – Эта тяга души к радости и лежит в основе нашей пресловутой тяги к знаниям».

Забрезжил рассвет, и на светлеющей стене обозначился тёмный прямоугольник с ещё неразличимым ликом таинственной Джоконды. Заломов подошёл к окошку и взглянул сквозь завесу виноградных листьев на крутой склон ущелья. Хорошо были видны лишь светлые проплешины голых скал на тёмном ковре леса. Он перевёл взгляд на спящую Анну: «Вот в этой женщине я не вижу ни единого изъяна, – ни во внешности, ни в характере, ни в интеллекте. Боже! но ведь таких женщин в природе не бывает! Значит, я чего-то не замечаю. Это любовь сделала меня слепым. Это мой мозг меня ослепляет. Он делает всё, чтобы мой союз с Анной завершился производством потомства».

Через полчаса они весело шагали по влажным плитам кипарисовой аллеи парка, с наслаждением вдыхая влажный воздух, пропитанный ароматами экзотических растений. Горный склон, парк и набережная были погружены в глубокую тень, но сквозь редкий слой деревьев на самом гребне хребта уже что-то золотилось и сверкало. Тёмный галечник пляжа был влажным и прохладным. Морская вода стояла, как в пруду, и лишь приглядевшись, можно было заметить нежное дыхание моря. Но вот из-за горы выкатило солнце, и сразу всё вокруг будто вспыхнуло: и листва парка, и цветы олеандров, и мокрые камни на пляже, и вся поверхность безмятежно спящего моря.