Человек неразумный

Они заплыли за линию буйков и, повернувшись к берегу, снова восторгались великолепием набережной, парка и гигантского горного склона. И снова Заломов видел скользящее на чёрном фоне морской бездны лучезарное тело своей Афродиты. Душа его сжалась от экстаза, и наслаждение его было почти непереносимым, почти граничащим с болью. Смешно, но он уже жалел себя, силящегося когда-нибудь в будущем восстановить в памяти столь сладостное переживание. Выйдя на пляж, они легли на прохладные топчаны и несколько минут молчали. Заломов отдался потоку почти бессвязных мыслей, который неожиданно примчал его к довольно болезненной теме: «Почему не сбываются ожидания юности? Лермонтов в моём возрасте уже написал всё, что прославило его навеки, а я до сих пор не совершил ничего значительного. Что же Анна нашла во мне?»

– Анечка, что ты во мне нашла?

– Ты единственный известный мне интеллектуал, который не одержим манией борьбы с конкурентами.

– О, эти непостижимые женщины! Что же тут хорошего?

– Не знаю. Просто на данном отрезке жизненного пути ни конкуренция, ни борьба меня почему-то не увлекают.

– А успех?

– Да придёт, миленький, к тебе успех, уж в этом-то я уверена на все сто.

Она одарила его долгим ласковым взглядом, и горечь Заломова провалилась куда-то в неведомые глубины его собственной души. Тёмно-серые глаза Анны с жёлтыми звёздочками вокруг зрачков напомнили ему один экспонат гранита в геологическом музее Городка. Жёлтые блёстки, разбросанные по зернистой поверхности тёмно-серого камня, были там вкраплениями золота. «Неужели мне дано всю жизнь любоваться этим чудом? И каждое утро видеть эти глаза, это свежее румяное лицо, эту милую улыбку?» – спросил себя влюблённый Заломов.

«Давай, попьём кофе», – предложила Анна, и, прихватив кошелёк с мелочью, они прямо в купальных костюмах двинулись к кафе на южном конце набережной. По дороге Анна что-то щебетала об изменчивости цвета моря, а мысли Заломова всё кружили вокруг её слов о его якобы скором успехе. «Конечно, – думал он, – Анна имеет в виду добротный, заслуженный успех в решении какой-нибудь важной узкопрофессиональной задачи. Но я-то под успехом разумею нечто иное. Не количество статей, не высокую должность, не число подчинённых, реализующих мою волю. Нет, я хочу решать проблемы общебиологической и даже философской значимости. Мне нужен успех, вроде того, что выпал на долю Дарвина, Пастера, Менделя… Да и к тому же, быстрый карьерный рост у меня просто не получится. Уж слишком избаловал я себя, делая всегда лишь то, что хотел, а для успешной карьеры нужно уметь «сгибаться в перегиб». Но не похож ли я на безумного игрока, задравшего до небес ставку и иррационально верящего в свой выигрыш?»

Добравшись до кафе, они заказали пару чашечек крепкого кофе по-восточному и заняли столик под зонтиком у самого парапета. «Боже! вот она формула счастья! – мелькнуло в голове Заломова. – Это красивая женщина, великолепный кофе, солнце и морская синь».

С юга Гагринскую бухту ограничивал далеко забежавший в море низменный Пицундский мыс. Он лишь слегка возвышался над горизонтом, и высокие здания на его кончике едва проступали сквозь пелену испарений. Не отрывая глаз от этого мыса, Заломов заговорил, и голос его зазвучал задушевно-мечтательно:

– А ты знаешь, Анюта, что на той низкой косе древние греки когда-то основали город? Да и где-то здесь тоже стоял их городок.

– И что же не сиделось этим древним грекам в своей Древней Греции?

– Кедрин объяснил бы их непоседливость взрывом пассионарности.

– А ты что придумал?

– Да ничего не придумал. Я только удивляюсь.

– И что же, Влад, тебя удивляет, и что же ты не можешь понять?

– Я не могу понять, благодаря чему крохотные древнегреческие городки породили столько гениев высшей пробы. Подумать только: малюсенький гористый островок Самос вблизи побережья Малой Азии (с размерами сорок на десять километров) породил не менее десятка гениев высшей пробы. Одного Пифагора хватило бы на вечную славу Самоса, а тут ещё и величайший Эпикур, и гениальный философ Мелисс, и великий астроном Аристарх Самосский, предложивший за восемнадцать веков до Коперника гелиоцентрическую модель Солнечной системы. А сейчас? почему сейчас многократно возросшее население Греции ничего подобного не порождает?

Анна напряжённо смотрела на Пицундский мыс, и на лице её застыло выражение, какое бывает у людей, решающих непосильную задачу. После длительной паузы она ответила: «Да-а, проблемка не из хилых. Но мы к ней ещё вернёмся, а пока давай искупнёмся».

Они вышли из-за столика и спустились на пляж. Солнце уже палило во всю свою полуденную мощь. «Давай вернёмся вплавь», – предложила Анна. Плыли медленно, болтая о пустяках и восхищаясь видом гор, чьи зелёные подошвы почти касались моря, а далёкие каменистые вершины сияли над белой клубящейся полосой облаков.