Человек у руля

Люди, явившиеся на торжественную церемонию, где член местного совета раздавал призы, похоже, расстроились, когда маме присудили велосипед, а ее слоган похвалили за простоту и за упоминание свежести. Одна старушка даже закричала: «И хватило же у нее наглости претендовать на велосипед! Да она может десять таких купить».

И никто не хлопал, пока мама катила велосипед через толпу. Мужчина из «Геральд» и женщина из «Меркьюри» сфотографировали, как она спешно уезжает, и мне было очень неуютно. Лица собравшихся выражали скуку или отвращение. Когда мы оказались в безопасности садика за нашим домом, мама уронила «Рэйли Суперб», закрыла лицо трепещущими руками и некоторое время так стояла. Мы все замерли, как бы в знак уважения.

Потом, когда мама уже почти пришла в себя, к нам зашел мистер Лонглейди, чтобы поработать со счетами. Мама поставила кофейник, и они уселись за кухонный стол.

– Крошка Джек выиграл велосипед, – сказала она, – так что на нашем пути встречаются не только невзгоды.

И тут снова позвонили в дверь, это была миссис Лонглейди. Услышав ее голос, мистер Лонглейди шмыгнул в кладовку.

– Поздравляю, слышала, вам повезло, – произнесла миссис Лонглейди.

– Это не везение – мы не в лотерею играли, – ответила сестра, – мы победили в конкурсе.

– Что ж, поздравляю, вы молодцы, – сказала миссис Лонглейди.

Мы ждали, когда миссис Лонглейди снова заговорит, но она не заговорила, и некоторое время они с мамой молчали. Мама понимала силу молчания и знала, что отчаянное желание заполнить паузу словами может поставить человека в невыгодное положение. Но миссис Лонглейди, похоже, тоже знала о силе молчания, и, к нашей досаде, мама сдалась первой. Что объяснимо, она ведь только что прошла через унижение: выиграла велосипед, когда никто не хотел, чтобы она его выиграла, и увезла его прочь, сопровождаемая сотней злобных гримас.

– Так чем же мы можем вам помочь, миссис Лонглейди? – нехотя сказала мама, ставя себя в невыгодное положение.

– Я тут думала: что вы планируете делать с «Рэйли Суперб»? – сказала миссис Лонглейди, довольно хмыкнув.

– В каком отношении? – спросила мама.

– Ну, я предполагаю, что вам он не нужен, и подумала, что вы, возможно, захотите кому-нибудь его пожертвовать, – сказала миссис Лонглейди.

– Нет, я пока планирую оставить его у себя, – сказала мама.

– Меня это удивляет, – сказала миссис Лонглейди, – я-то думала, что вы захотите отдать велосипед тому, кому он нужнее.

– Вероятно, я и отдам его кому-нибудь, – сказала мама.

– Могу я поинтересоваться кому? – спросила миссис Лонглейди.

– Моему сыну Джеку, – сказала мама и показала на Крошку Джека.

– Но я имею в виду в благотворительных целях, – сказала миссис Лонглейди. – Вы знаете, в деревне думают, что с вашей стороны было дурно вообще участвовать в этом конкурсе.

– В самом деле? – спросила мама. – Почему же это?

– Потому что у вас и так столько всего, а тут кто-нибудь другой имел шанс что-то выиграть.

– Что же, спасибо, что зашли, – сказала мама.

Она проводила миссис Лонглейди и захлопнула за нею дверь.

Совершенно багровый мистер Лонглейди вышел из кладовки.

Другой человек мог бы заключить маму в объятия и поцеловать ее в губы. Но руки мистера Лонглейди дрожали, как мамины незадолго до этого, и было похоже, что его сейчас стошнит.

Настал день, когда слух Крошки Джека должны были проверить в Королевской больнице. Мама содрогалась при мысли о Королевской больнице Лестера из-за всех детей, мертвых и живых, которых она либо родила, либо не родила в этом месте, и она могла думать только о том, как держала ребенка на руках или не держала его, и отчаянно хотела закурить и кому-нибудь позвонить, но только не знала кому и понимала, что звонить некому. Воспоминания мешались у нее в голове, и она ничего не могла делать, кроме как писать пьесу. Что она и делала. Пьеса называлась «Синяя медсестра», и рассказывалось в ней о старшей медсестре, которая носила синее платье.

Сестра сказала:

– Я отвезу Джека в больницу, мама.

А я добавила:

– И я.

И мы втроем поехали в город на автобусе по сельским дорогам через деревушки, сидели сзади и ели из пакета вяленую рыбку, которую купили за наличные у мисс Вудс перед тем, как подошел автобус.

Нам казалось напрасной тратой времени просто проверять связь, возникшую у Крошки Джека между слухом и зрением, и день выдался до ужаса скучный, кроме той его части, когда Джеку велели надеть огромные наушники и нажимать кнопки, если он слышал звонок. Мы с сестрой не могли перестать смеяться, глядя на его серьезное личико и то, как он чуть вздрагивал всякий раз, когда в наушниках раздавался звонок, и как он старался все сделать правильно. Я даже слегка описалась, и сурдолог попросила нас подождать за дверью. Потом она вышла к нам и сказала, что напишет для мамы заключение. Она, похоже, немного на нас сердилась. Я очень не любила, когда обо мне плохо думали, поэтому сказала:

– Мне одиннадцать, а сестре двенадцать. Мы не безобразничали, мы просто стараемся не падать духом.