Человек войны

«Цундап» вкатился на просторное подворье, ограниченное сбоку летней кухней, а в конце хлевом, после чего Дим заглушил двигатель. На шум мотора в хате открылась дверь, и на каменную приступку шагнула пожилая женщина.

– Знакомьтесь, мама, мой фронтовой друг, – подошел к ней от ворот Петька.

– Дмитрий, – представился старшина.

– Надежда Марковна, – чуть улыбнулась та. – Мне Петя о вас рассказывал. Проходите пожалуйста в дом. Сейчас будем ужинать.

Вынув из люльки мешок, Дим ступил через порог, вслед за ним Петька.

Миновав небольшие сенцы, они вошли внутрь, где было чисто и уютно. От недавно протопленной печи шло тепло, на ней сидел полосатый кот и тер мордочку лапой.

– Во! Гостей намывает, – рассмеялся Петро. – Давай сюда шапку и бушлат, щас будем умываться.

Когда Дим утирал лицо домотканым полотенцем, в дом вошла Надежда Марковна с лукошком яиц и крынкой в руках, а Петька, облачившись в чистое, пригласил друга в горницу. Она была светлая в три окна, дубовыми лавками вдоль стен, таким же перед ними столом и пышной с горкой подушек кроватью.

В «красном углу» висела икона с лампадкой, окаймленная украинскими рушниками, а над кроватью несколько фотографий в рамках.

– Это отец, – перехватив взгляд Дима на ту, что в центре, сказал Петро. – Погиб в сорок втором в партизанском отряде. А рядом с ним дед, – ткнул пальцем в бравого унтера с медалью. – Живет в соседнем районе, на хуторе. Ну ладно, ты чуток посиди, а я помогу матери.

Вскоре на застеленном льняной скатертью столе поочередно появились блюдо соленых огурцов с помидорами и нарезанная крупными ломтями «паляныця», домашний творог со сметаной, четверть самогона и бутылка наливки, а к ним шкворчащая сковорода с глазуньей, поджаренной на сале.

К этому старшина хотел добавить продуктов из мешка, но Морозовы категорически запротестовали.

– Обижаешь, Димыч, – мягко сказал Петро. – Что же, мы гостя не можем встретить?

Первую выпили за встречу.

– Однако, – протянул Дим, опорожнив стакан и выпучив глаза. – Градусов шестьдесят. Не меньше.

– Первак, – рассмеялся Петро. – Дед у себя курит и на калгане настаивает. На вот, закуси помидором.

– Кушайте, хлопчики, кушайте, – пригубив наливки, потчевала ребят хозяйка. – Я вам поутру блинов напеку.

– Настоящих русских, – облизнулся Петро. – Мы же жили в Туле.

– Интересно, а я и не знал, – уминая яичницу, сказал Дим. – Ты мне раньше об этом не рассказывал.

– Так ты и не спрашивал, – хрустнул огурцом Петька. – Я там родился. А затем переехали сюда на родину деда.

– Время было голодное, сынки, – вздохнула Надежда Марковна. – Пришлось переехать.

Потом, вскипятив и заварив сухим цветом липы чай, она ушла посумерничать к соседке, а друзья предались воспоминаниям о боевом прошлом.

– Да, – когда упомянули Дорофеева, вздохнул Дим. – Интересно, выжил Жора после того ранения в Будапеште?

– Непременно выжил, – наполнил стаканы по второму Петька. – Давай выпьем за здоровье казака. Пусть ему икнется.

– Давай, – поднял свой Дим, и они чокнулись.

– Ну, а куда мыслишь сейчас? – понюхал Петро корочку хлеба.

– Погощу у тебя пару дней, если не выгонишь, а потом двину дальше. Так сказать, по просторам родины.

– Насчет «выгонишь» ты брось! – вызверился Петька. – Будешь жить у меня. Пока что-нибудь не придумаем. А поселю я тебя у деда на хуторе. Он в десяти километрах отсюда. Там перезимуешь, а к весне будет видно, что почем. Ну как, заметано?

– Хорошо, – чуть помедлив, ответил Дим. – Но есть одно условие.

После этого он встал из-за стола и вышел.

– Вот, – вернувшись через несколько минут, шмякнул на лавку рулон шевиота и три пары ботинок. – Пойдет на мое содержание.

– Откуда это у тебя? – удивился Петька и пощупал материю.

– Оттуда, откуда и мотоцикл, взял у бандитов. Кстати, в багажнике еще коробка одеколона.

– Ну что же, хурду я толкну на базаре в Днепре и наберу для тебя все, что нужно.

– Еще у меня есть деньги, те, что вы собрали, – хлопнул по голенищу Дим.

– Их оставь, – снова потянулся к четверти друг. – На всякий случай.

– Ну, а ты как живешь? – спросил Дим, когда завершив трапезу и убрав со стола, они прихлебывали душистый отвар из кружек.

– Ты знаешь, Димыч, еще не понял, – достав из кармана папиросу, дунул в мундштук Петька. – Вроде и войны нет, и живой вернулся, а что-то не так, как мы мечтали.

– В смысле?

– В прямом, – прикусив мундштук, чиркнул спичкой приятель. – Еще когда лечился в госпитале, в Днепре, обратил внимание. Рядовые с сержантами лежат в одних палатах, офицеры в других. Такого в начале войны не было.

– Не было, – согласился Дим. – Ну и что такого?

– А то, что на передке мы из одного котелка хлебали и одной шинелью укрывались. Несправедливо это. Дальше – больше. Выписался, пошел на городской базар купить матери с дедом подарки, благо деньги были. И что я там увидел?

– Что? – промокнув рушником влажный лоб, отставил в сторону Дим кружку.

– Целые толпы спекулянтов. Мордовороты наших лет и по виду все «герои резерва». А между ними фронтовики-калеки. Без рук, без ног, милостыню просят. Это как?

– Хреново, – заиграл желваками Дим. – Дальше.