Человек войны

Неизвестно, чем бы весь этот процесс закончился, если бы в один непохмельный день особо остро не почувствовал, что его затягивает, и не сказал себе «Баста!». К тому же стала размываться спасительная в лагере, но убийственная на воле привычка жить только сегодняшним днем без прошлого и без будущего. В неволе иначе было нельзя. Не он придумал.

Память все чаще стала возвращать Дима к далеким дням войны, к полной опасности, но правильной фронтовой жизни, к боевым друзьям. Захотелось вновь их увидеть, услышать голоса, ощутить верное и крепкое плечо. Как раньше.

Для начала написал Стасику Никитину, бывшему разведчику из его взвода. Никитин теперь был директором средней школы в Черкесске, некоторое время переписывался с Марией Михайловной и даже несколько раз останавливался у них дома, когда бывал проездом в Москве. Стасик откликнулся назидательным письмом, которое завершалось словами: «Свою вину, Димыч, искупай на строительстве канала Волга – Дон!». Адресат в ответ черканул Никитину телеграмму-молнию. Текст состоял почти из одного мата, и на почте ее не приняли.

Поостыв, Дим вспомнил, что со слов матери в город Новочеркасск после тяжелого ранения вернулся его боевой побратим Жора Дорофеев. Написал адрес по памяти с опаской, что письмо не дойдет. Вдруг чего-нибудь напутал. В ответ пришла телеграмма: «У меня есть две рубашки – одна твоя. У меня есть кусок хлеба – разделим пополам. Что бы ни было, где бы ни был – приезжай!».

У фронтового друга Димыч жил и душой оттаивал. Думал даже прочнее в этих местах к жизни причалить. Станичники – народ крепкий и надежный, да и красиво в этих краях на берегах тихого Дона. В результате на работу устроился, шофером в совхозе по протекции друга.

И все бы хорошо. Да только каждый вечер после трудового дня у них на подворье Дорофеева поддача шла – будь здоров! Под куриную лапшу и каймак разминались хлебной дымкой, пухляковкой или цымлянским. Богатырю Жоре что? Он на следующее утро литр кисляка выдует и как огурчик. А вот Диму было тяжело – неподъемная нагрузка.

Беду отвратила Мария Михайловна. Почуяло материнское сердце. Нагрянула в Новочеркасск, накрыла голубчиков тепленькими.

– Вот что, друзья – огласила свой приговор волевая мама. – Тут у вас одна пьянка! Повидались, пообщались и хватит! Надо за ум браться. Особенно тебе, Дима. Ты, наверное, забыл, где и на кого учился. Незаконченное высшее образование имеешь. Пора бы вспомнить об этом. И жизнь свою начать обустраивать…

Обустраиваться Дим отправился в Ставрополь. Там принялся на работу таксистом и с первого захода – даже сам удивился – поступил в Горьковский заочный автодорожный техникум.

С пьянкой тоже завязал довольно решительно. Особенно после того, как сестра матери – тетя Зина, ловко его подколола.

– Как же ты, Димочка, ездить-то будешь? Ты же алкаш!

– Я алкаш?! – взъерепенился племянник.

– Да не заводись ты, – лукаво «успокоила» его тетка. – Как руки задрожат – заезжай. Я буду тебе чекушку покупать. А к ней пива.

– Не нужна мне твоя чекушка! И пиво не нужно! – обиделся Дим и ушел, хлопнув дверью.

Тетку потом он простил. Но после данного эпизода дружбу с «зеленым змием» прекратил. Окончательно и бесповоротно. В результате техникум окончил с очень даже приличным аттестатом.

Вдохновившись, Мария Михайловна подталкивала сына и дальше, в институт. Но Дим решил столь высоко не залетать. Лет десять назад было бы в самую пору. А теперь что? Лучшие годы ушли на войну и тюрьму, как случилось со многими фронтовиками.

В итоге судимость есть, а иллюзий нет. Растаяли как дым. Так что лучше остаться при машинах. Пусть амбиции соответствуют амуниции.

Единственное, с чем не пожелал смириться – с судимостью поганой. С позорной, несправедливо навешенной статьей.

Как-то, собравшись с мыслями, принял решение и написал в Верховный Совет, тогдашнему Председателю Президиума и «крестному» по Тархану товарищу Ворошилову.

Послание начал словами: «Уважаемый Климент Ефремович! Вы, наверное, не помните 20 января 1944 года. Тогда Вы были представителем Ставки Верховного Главнокомандующего при Приморской армии генерал-полковника И. Е. Петрова.

В тот день Вы награждали группу моряков-десантников, отличившихся в боях на мысе Тархан. Среди них был и я, гвардии старшина 1 статьи парашютно-десантного батальона ВС Черноморского флота Вонлярский ДмитрийДмитриевич…»

И далее коротко, где воевал, как потом отбывал. В конце подпись.

На ответ сильно не надеялся.

Ан нет! Обернулось обращение скорой бумагой со штампом Верховного Совета СССР. И с резолюцией. «Судимость снять, от поражения в правах освободить».

Дим почти потрясен был. Это же сколько надо было колымской породы обурить, чтобы с войны на восемь лет позже других вернуться! А тут – короткий росчерк пера, и… ты снова попадаешь в нормальную жизнь. И, главное, опять становишься москвичом. Чудеса, да и только.