Челтенхэм

Со второй папкой (а это была настоящая прадедовская папка, с никелированными «поручнями») история получалась еще непонятнее и почему-то страшнее. С изумлением Дин убедился, что Кугль на старости лет превратился в краеведа – практически полностью папка была посвящена геологии Тратеры. Дин мало что понимал в описаниях разных горстов и грабенов, но пробегал глазами страницу за страницей (помня, что Кугль заплатил жизнью за то, чтобы Дин мог это прочитать, и, значит, было тут скрыто указание на то… на что-то чрезвычайно важное). Где-то в конце первой трети он уразумел, что эти аллювиальные конусы, керны и ледовые столбы есть полемика двух документов, на которые Кугль постоянно ссылался. Первый – это итоговый отчет той древней, еще «ковчеговской» комиссии, которая некогда принимала так до конца и не доведенную адаптацию Тратеры – устрашающий сборник описаний, об изучении которого Дин без содрогания и помыслить не мог, а второй – заключение (тоже немалых размеров) другой комиссии, в свою очередь, изучавшей Тратеру уже после ее вторичного открытия. Оба документа были комконовскими, что и объясняло, как они попали в руки Кугля.

Так вот, насколько Дину удалось постичь, суть дела состояла в том, что Кугль со всем пылом нападал на последний, предвоенный документ и, потрясая диаграммами и картинками шурфов, доказывал, какие огрехи и промахи допустили исследователи, насколько халтурно подошли к делу, на что не пожелали обратить внимание, при этом то и дело обращаясь к соответствующей статье отчета двухсотлетней давности.

Более того, можно было понять, что была еще папка по астрономии и, видимо, по биологии, содержания аналогичного – опровержение данных последнего экспедиционного отчета. Дин крепко поскреб висок. Возможно, Кугль подбирался к объяснению хронологической загадки Тратеры, таких ссылок было предостаточно. Или… или что? Хронологические чудеса в принципе особенно выдающейся редкостью не были, джинн песочных часов творил чудеса и похлеще, так что в случае Тратеры удивлял лишь масштаб.

Но по мере того как Дин вчитывался в занудные строки, у него потихоньку начали потеть ладони. Разум сопротивлялся, отказываясь верить, но в конце концов одно из тоскливых описаний сыграло роль последнего, контрольного выстрела. Знаменитый разрез Грин-Вилидж демонстрировал явный разрыв и смещение пластов известняка. А ныне там ни разрыва, ни смещения. Вот о чем писал Кугль – такого не могло произойти ни за двести лет, ни за двести тысяч, ни за миллион. И так везде. Было, да пропало. Вот что хотел сказать Кугль.

И вот они, выводы. Дин на минуту окаменел, и ему показалось, что он завис на своем стуле в зловещей пустоте. Его бросило в жар – жар самого пекла Истины. Он узнал ее без всяких предисловий и погружений. Это другая планета, утверждал Кугль. Невероятно похожая, но не та. Медленно, указательным пальцем, Диноэл отжал бровь и стряхнул горячую влагу на пол.

«Не обольщайтесь, – писал Кугль, – Тратера «Ковчега» и теперешняя Тратера – это разные объекты. Они загадочно, мистически схожи, но планеты разные. За время перерыва контакта с Землей произошла непредставимая с точки зрения современной науки подмена, явственные следы которой видны в энергетике, в геологии, в изменениях орбиты и так далее. Никакие другие гипотезы не срабатывают, а эта парадоксальная версия объясняет все. Вот откуда непостижимо длинная история. Вот почему никто не мог отыскать останки кораблей. Вот он, загадочный скачок в экзосфере короны. Скоропостижно вымершие эльфы». И дальше Кугль добавлял строку осторожной, но многозначительной канцелярщины: «В свете всего вышеизложенного положение о родстве современного населения планеты и переселенцев с «Валара» и «Авалона» представляется более чем сомнительным». Вот как.

Дин попытался разобраться в собственных чувствах. Голос интуиции подтвердил: да, Кугль прав. Потом – ощущение нереальности происходящего. Затем – неожиданное чувство свободы: у него в руках carte blanche, отныне он может творить что угодно, и никто его ни в чем не упрекнет. О честолюбии он не думал – цену славе он узнал с юных лет, от ее недостатка никогда не страдал и свой интерес к делу и разгадыванию профессиональных загадок ставил куда выше. Его больше взволновало то, что теперь он лицом к лицу стоит с неведомыми силами, масштаб которых он представлял себе даже не хорошо, а слишком хорошо. Самая тягостная сторона свободы – ответственность. Требуется очень хорошо все обдумать.

Диноэл бессмысленно уставился на Эшли, сидевшую на противоположном конце галереи за компьютером, и машинально подумал, что если сейчас вдруг какой-нибудь ухарь проломит силовое поле и полезет к ним через полукруглое окно, и Эшли откроет огонь, то весь мусор и осколки посыплются прямиком на его постель. Вероятно, выглядел он в тот момент диковато, так что Эшли повернула голову и с тревогой сросила:

– Что там у тебя?

– Подойди и посмотри, – пробурчал Дин. – Может, я спятил? Но у меня предчувствие, что мы входим в историю.