Челтенхэм

– Да не один, их там четверо оказалось – из разных Вселенных. Хорошо, вовремя заметили. Что, говорит, торчишь, как пень? Закидывай свой керогаз, хрен с тобой, довезу. Пристроили меня в уголке, дали коньяку, закуски – Фонда принесла, их там две было, и я тебе скажу – здорово эти девки друг друга не любят. Ну а эти – кто постарше, кто помоложе – за своим столом, у них там карты разложены или планы, я уж не знаю – и что-то там о своем: бу-бу-бу да бу-бу-бу… У Перекрестков выкинули меня, чего недопил – дали с собой, и унеслись дальше, с гиканьем и свистом.

– А куда?

– Ну, этого тебе никто не скажет. Неведомо. И ты себе голову не ломай. В здешних лабиринтах ребята покруче нашего накрывались. Эх, найти бы ту карту, но вряд ли, да и есть ли она вообще, может, все сказки…

Второй раз в жизни Диноэл встречал человека такого сокрушительного, непобедимого обаяния. Уже через пять минут возникало ощущение, будто перед тобой твой старый приятель еще с детских лет, и приходила готовность поделиться с ним таким, в чем даже сам себе признался бы неохотно. Второй особенностью была та невероятная легкость, с какой в его речи перемежались образы откровенно бредовые и шизофренические со вполне реальными и разумными. Без малейших затруднений этот человек ухитрялся жить меж двух миров.

– Приготовь свою пушку, что там у тебя… Сейчас проходик откроется, там поджидать могут, крокодил обитает недоброго нрава, с семейкой… Он с Кокошей и Тотошей тьму народу укокошил…

Синельников вытащил на свет божий античный АКС, взвел затвор и подмигнул Диноэлу:

– За все века ничего лучше не придумали… «И там, где был дороги поворот, заговорил по-русски пулемет». Серьезные у тебя револьверчики, характеризуют… А как там насчет прорыва газов между стволом и барабаном?

– Нет прорыва, – машинально ответил Дин. – «Плавающий» патронник.

– Надо же, чего только не придумают… Ну, друг незнаемый, гляди в оба, подъезжаем, место бойкое, Первый Шлюз, тут все бывает… Порядок будет такой: после отметки я начинаю палить, а ты приглядывай – не шелохнется ли где чего, и, в случае чего, не зевай…

Они действительно проскочили грубо намалеванную фосфоресцирующей белой краской рожу слева от путей, Володя поднял автомат, поерзал, устраиваясь поудобнее, и вслед за этим произнес то ли магическое заклинание, то ли молитву:

– Ну, православные – именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики – огонь! – и старичок АКС, заряженный чем-то усовершенствованным, загрохотал и заполыхал.

Морщась ввиду пролетающих возле самого носа гильз, Диноэл старательно вглядывался в темноту, но, кроме и в самом деле мелькнувшего в неясных глубинах неверно подсвеченного лаза, ничего страшного не произошло.

Так их беседа, перемежаемая диковатым пением Володи, текла себе и текла, как вдруг колея, по которой они ехали, раздвоилась, расстроилась, колеса отстучали одну стрелку, вторую, вокруг обозначился некий простор, и Дин увидел, что они уже находятся в обширном сумрачном помещении довольно сложной формы, по размерам ничуть не уступающем вокзалу. Там и сям на путях стояли такие же или похожие дрезины, оборудованные с большим или меньшим комфортом.

– Приветствую вас в Перекрестках, дорогие гости! – возвестил Володя и выключил чихнувший на прощанье мотор. – Поздравляю с благополучным прибытием! В передние стекла нашего автобуса вы видите так называемый Пятый подъезд, один из немногих действующих… Просим прощения за отсутствие оркестров и салюта, не прошли по смете…

Он соскочил на землю и со вкусом потянулся.

– Давай откатим наш «боинг» вот туда подальше, направо, и пошли наверх, в диспетчерскую, вон лестница…

Бережно уложив в видавший виды армейский рюкзак три бутылки «Гленфиддича» и забросив АКС за спину, Володя пошел вперед. Диноэл огляделся. Он с оторопью обнаружил, что угодил прямиком в мир некроготики незабвенного Ганса Гигера. Его гнетущая биомеханика смотрела тут со всех сторон. Арки и колонны ангара-вокзала изображали хребты неизвестных чудищ, стены были собраны из ветвящихся труб-сосудов всех вероятных и невероятных размеров с костно-металло-хрящевыми вставками самой причудливой формы и явственно машинно-анатомического предназначения. Все членистое, метамерное и все механическое – как выразился критик, соитие кишечника и швейной машинки на прозекторском столе.

– Мрачноватая архитектура, – кивнул Володя. – Патологоанатомический модерн. Но другого ты тут ничего не увидишь. Вся эта хива собрана из защитных капсул скелетников, это их оригинальный дизайн и единственный здешний стройматериал, они такой кокон отстреливают при каждом прохождении – прикинь, тысячи лет. Ими тут все забито. Много чего тут и сами тараканы понастроили, во время оно, какой-то лобстерский Карбюзье с мозгами набекрень… Состав дорогой – бериллий, титан, все такое, Кромвель из этого добра наваял депо для своих бронепоездов, специально выбирал куски с черепами, юмор у него такой, дворец отгрохал, и все равно девать некуда.