Челтенхэм

– Ладно, Володь, со мной понятно, служба, как ты понял, а тебя кто куда гонит?

В ответ Володя тяжело вздохнул.

– Беда, земляк, меня гонит. Не знаю, как и сказать, может, вообще про такое говорить нельзя. Чего я и пью… только один хрен – не помогает. Ладно, тебе, думаю, наверное, можно… Тут такое дело вышло, сам не знаю как… Еду я к теще на блины. В нашем же мире, только окружным путем в три раза дольше добираться, планета такая водная, с морями-океанами… Теща у меня сенатор, причем пожизненный и почетный. Да еще жрица, колдунья, говорят, многие на нее взглянуть-то боятся… Женщина потрясающая, таких свет не видывал, красоты неописуемой, сверхъестественной… Охохонюшки, Алька-то в мамашу не уродилась… Не должен быть человек старше собственной тещи, это как-то неправильно… Поймал я себя однажды на том, что все смотрю на ее шею сзади, шея у нее длинная, лебединая, и сзади на ней такие завитки… – Тут он вздохнул, зажмурился и тряхнул головой. – Большие и маленькие. Ну, чувствую, улетаю за орбиту Меркурия… Потом замечаю, и госпожа сенатор на меня тоже как-то смотрит, будто с испугом…

Он с тоской почесал кадык.

– Дальше, братан, такая чертовщина началась, что просто слов нет – одни жесты. Повела она меня в корабельный музей – была там мастерская, студенты строят по старинным чертежам древние корабли, вроде наших драккаров, может, больше, может, меньше, не очень я в них разбираюсь. Вот стоим у этих шпангоутов, ночь-полночь, народу никого, сквозь стеклянную крышу луна светит. Она мне что-то объясняла, провела рукой по брусу, и надо же такое дело – умудрилась засадить занозу как раз под ноготь. А у меня с собой пинцет оказался хирургический, плоский, с острым таким клювиком, как будто специально. Подошли мы к ближайшей электрической фитюльке, где посветлее, занозу я вытащил, но руку не отпускаю, смотрю в глаза, а в глазах, земляк, у моей драгоценной такое, что хоть стой, хоть падай. Если все же перевести на человеческий язык, то получается типа «ну куда же, друг милый, мы теперь денемся!» Ну и тут… прямо у корабля… Короче, произошло такое, чего между зятем и тещей, по идее, происходить не должно. Вот… С тех пор и езжу. А что про это думать – ей-богу, сам не знаю.

– Разводись.

– Ага, разводись. Трое детей. И что я Альке скажу?

– Так соберись с силами и поставь точку на этой истории.

– Легко сказать, это же любовь… И знаешь, какая у моей тещи фигура? Такая картинка, что ночами перед глазами стоит… Сунулся к Аналогам, там еще хуже вышла история… Нет, братан, пропала моя головушка, чем все кончится – ума не приложу. Знаешь, космос космосом, релятивизм и все такое, но не худо бы и совесть иметь.

– Из-за таких вот иллюзий мы сюда и загремели, – угрюмо отозвался Дин. – И много народу тут ездит?

– Очень мало. Дырища. Чаще всего сам Ричард, у него же тут еще one-way портал – по-нашему, «ниппель» – в Корнуолле, там у него Дом Инвалидов, он для них поет.

– Как это – поет?

– Обыкновенно. У него же фантастический оперный бас, а после смерти Роджера Мэннерса он петь перестал, и единственные, кого развлекает, так это своих ветеранов – ну, всякие там порубленные деды и прочие безнадежные, у кого родственников нет. Закрытый санаторий в лесу. Раз в полгода точно навещает, а бывает, и чаще. Он мне сам рассказывал – здесь, в Перекрестках, – что вышло все случайно. Заехал посмотреть, как там его старая гвардия, думал, на пять минут. А его уговорили выступить – сволокли всех этих калек, человек сто с лишним, в зал со сценой, я сам там не был. Он вышел, а что сказать – не знает. Ладно, говорит, я вам спою, там рояль был. Надеялся, что две-три походные песни прежних времен, и привет. А как взглянул, как они там лежат без рук, без ног и смотрят на него, а кто не может повернуться, тот сидит спиной и пытается поймать его изображение в маленькое зеркальце – тут у него нервы сдали. Он им пел три часа, говорит, спел все, что вообще знал. Ну и с тех пор ездит туда, поет. Такого голоса больше на свете нет. Правда, говорят, нашелся еще один Джельсомино, некто господин Рочестер – шотландец, что ли? – так рявкнул из своей Шотландии, что Джен Эйр услыхала его аж в Южном Уэльсе.

– И что же? – изумленно спросил Диноэл.

– Понятно что. Эта коза сейчас же прилетела и вышла за него замуж. Не ори! Может, врут… Но сына их я знаю. Начальник Лаймхаузовской судоверфи в Лондоне.

– Вот это да, – сказал потрясенный Дин. Вот как Ричард попадает из Челтенхэма в Йорк, мелькнуло у него в голове. Долго бы я искал этой дороги… – А что это у тебя за мотор? Почему не просто генератор?

– Дизель, – охотно пояснил Володя. – Мы с товарищем вдвоем работали на дизеле… В этой трубе, чтоб тебе знать, с прямоточным электричеством временами чудеса происходят – вырубает по непонятной причине. Этиология неизвестна, но застрять можно капитально – я разок трое суток отсидел – хорошо, еда и питье были. На пятые сутки подлетает Серебряный на своем бронепоезде…

– Кромвель? – обреченно спросил Дин.