Черная гончая смерти (и еще 12 жутких рассказов)

– Поведайте мне эту историю, – попросил я. – Садитесь, выпейте пива, пока я буду ужинать. И расскажите мне все.

Хозяин только и ждал приглашения. Он уселся к столу, налил себе из кувшина куда больше, чем мне, отхлебнул, вытер пену с усов и начал рассказывать.

– В благородных семействах рано или поздно заводится паршивая овца – наследник доброго и честного рода, который пускает все семейное наследство по ветру. Таким и был Ральф Кардинак. Он стал владельцем Треммен-холла в двадцать пять лет, когда умер его отец. И к двадцать седьмому дню рождения промотал наследство до последнего пенни. Он любил выпить, постоянно играл то в карты, то в кости, делал ставки на лошадей, собачьи бега и даже не петушиные бои. Словом, деньги в его карманах задерживались так же долго, как и вода в решете. Пришлось даже сдать в аренду семейный замок Филиппу Перкинсу – прадеду нынешнего владельца. На вырученные деньги Ральф купил себе офицерское звание и уехал воевать в колонии. Вскоре он вернулся с Востока, овеянный славой и почестями, но по-прежнему без шиллинга за душой. Тогда он решил посвататься к дочери своего арендатора – мисс Сесилия, говорят, была настоящей красавицей, да и отец ее слыл самым богатым человеком в Корнуолле. Женившись на мисс Сесилии, юный гуляка Кардинак таким образом вернул бы себе замок и получил бы доступ к солидному капиталу женушки. Понятное дело, старик Перкинс понял это в тот момент, когда новоявленный жених появился на пороге, потому отказал Кардинаку.

– Не вышло, значит? – уточнил я.

– Да как сказать, – лукаво прищурился хозяин гостиницы. – Говорят, Ральфу Кардинаку красный мундир был весьма к лицу. Мисс Сесилия влюбилась и согласилась бежать с молодым офицером, чтобы тайно обвенчаться. О, коварный юноша захотел получить свое: пусть прогнали с порога, а он пролез в окно. Но старый Перкинс и его сын, младший брат мисс Сесилии, вовремя ворвались в комнату и прогнали навязчивого ухажера. Той же ночью он, сгорая со стыда, уехал из Корнуолла, куда глаза глядят, чтобы никогда больше не возвращаться. Даже когда вышел срок аренды, не приехал. Сгинул, небось, где-то за морями, на чужбине. Перкинсы подождали, не объявится ли кто-то еще из наследников Кардинаков, да и забрали замок себе в полную собственность. Без всяких там «с Вашего соизволения…» Присвоили и все тут. А чтобы никто не возражал, подарили каждому жителю деревни что-нибудь из старинных вещей Кардинаков. Нашей семье досталось вот это зеркало. Не правда ли, оно прекрасно?

– Да погодите вы с зеркалом, – отмахнулся я. – А что же мисс Сесилия? Как она пережила бегство возлюбленного?

– Она так и не вышла замуж. Все страдала по Ральфу. А может, надеялась, что он вернется за ней рано или поздно… Да только не сложилось. Так и умерла, небось, старой девой. Здесь этого никто не знает, поскольку после того, как ее батюшка преставился, мисс Сесилия уехала куда-то на север, вроде в Эдинбург. Там и поселилась. Не ладили они с братом, это ведь он выдал их с Ральфом отцу в ту ночь. Так что вряд ли эти двое смогли бы ужиться под одной крышей. Кстати, а не хотите ли сушеного изюму?

– После пива? Нет, любезный. Пожалуй, я лягу спать пораньше.

– Ну, как будет угодно, – он собрал тарелки и кружки, смахнул со скатерти хлебные крошки и затопал вниз по лестнице. А я решил выкурить трубочку на сон грядущий. Достал кисет с табаком, набил поплотнее, как я люблю, и вскоре по Лазурной спальне поплыли голубоватый дымок. Тонкие витые струйки дыма льнули к старинному зеркалу, пробегая по нему словно волны, а ближе к углам с инициалами Ральфа Кардинака, они даже завивались озорными кудряшками. Сквозь это марево мне показалось, что в зеркале появилось какое-то движение. Я пригляделс получше – ничего. И не удивительно, ведь в комнате кроме меня никого нет, а я сижу в кресле неподвижно.

Новая струйка дыма полетела к зеркалу, и я снова заметил движение. На сей раз уже без всякого сомнения, что-то промелькнуло внутри потемневшего стекла. Я встал с кресла, подошел к зеркалу вплотную и невольно вздрогнул. В глубине зеркала будто клубился туман – молочно-белый, непроницаемый, какой бывает только в дождливом ноябре. Я поднял руку, чтобы прикоснуться к поверхности стекла, но в этот миг туман стал синим и сквозь него стали пробиваться лучи света. Не отраженного отблеска свечей, а собственного света, идущего из зеркала. Это настолько ошеломило меня, что я медленно отступил на несколько шагов и машинально опустился в кресло, в котором сидел прежде.